В огне страсти
Шрифт:
Можно просто дать ему умереть, и беды кончатся.
Мысль исчезла так же быстро, как появилась, но злобный порыв потряс Джинни. Боже милостивый, откуда это в ней? Значит, гнев кроется глубже, чем она думала до сих пор. Раны скрыты, но не исцелились.
Она должна уйти отсюда… Однако ноги ее словно вросли в пол.
– Миледи? – окликнула ее Бет, широко распахнув встревоженные глаза.
Джинни сделала глубокий вдох и оторвала взгляд от мужчины, распростертого на кровати.
– Все в порядке, – заявила она. Ужас внезапно
Может быть, она не в силах помочь ему восстановить доброе имя, но должна спасти ему жизнь.
Расправив плечи, Джинни приготовилась к борьбе. Быстрыми, решительными шагами она подошла к кровати и заняла место Бет. Намочив ткань в миске с холодной водой, она отжала ее и положила на лоб Дункану, бормоча успокаивающие слова, пока Мэргрид обрабатывала воспалившуюся рану.
Услышав ее голос, он слегка успокоился. Его глаза открылись, на мгновение задержались на лице Джинни и снова закрылись. Жар лихорадки ослепил его, но Джинни почему-то казалось, что Дункан ее узнал.
Два долгих дня и две бесконечных ночи она оставалась у его постели, сражаясь с преисподней, пытавшейся его поглотить, и не зная, будет он жить или умрет. Она не отходила от Дункана. Ни Мэргрид, ни свекровь, ни даже встревоженная дочь не могли выманить ее из комнаты. «Я сделала бы то же самое для любого, – твердила себе Джинни. – Это мой долг!»
Но это вовсе не походило на долг, скорее, на изгнание бесов. Чем сильнее лихорадило Дункана, тем больше терзалась Джинни. Чувства, так давно похороненные, кипели, стремясь вырваться на поверхность, как вулкан, готовый извержению. Джинни то проклинала его, посылая ко всем чертям, то молилась, заклиная всем, что у нее имелось в жизни.
И в предрассветные часы второй ночи он очнулся. В горячечном бреду выкрикнул ее имя и обмяк. Замер как мертвый. В точности как Френсис.
Сердце панически сжалось.
– Нет! – закричала Джинни, тряся его. – Будь ты проклят, Дункан! Ты не имеешь права умирать! Я не хочу! – Она еще не успела сказать ему, как больно он ей сделал. Как страшно ей было остаться беременной – и одной. Как сердце ее разбилось, как она хотела только одного – свернуться клубочком и плакать, плакать, а приходилось быть сильной. Как ей пришлось выйти замуж за нелюбимого мужчину, чтобы уберечь ребенка от последствий собственной неосмотрительности.
Джинни трясла его снова и снова, но он не подавал признаков жизни. Услышав ее голос, проснулась знахарка и кинулась на помощь. Мэргрид положила руку ему на сердце и приблизила щеку к губам. Когда старушка выпрямилась, Джинни поняла по ее лицу, что дела плохи.
– Мне очень жаль, миледи. Горячка ослабила его сердце и легкие.
Джинни упрямо замотала головой, отказываясь поверить, что этот несокрушимый мужчина может потерпеть
«Господи, как я люблю тебя!» Тогда она прикипела к нему всем своим девичьим сердцем. И сейчас думала только об этом. Положив голову ему на плечо, на то самое памятное теплое местечко, она всхлипывала, горюя по той девушке и по той любви. Она оплакивала предательские обстоятельства, оторвавшие их друг от друга, свою утраченную невинность, свои утраченные мечты и сына, никогда не знавшего отца. Она плакала до тех пор, пока не выплакала все слезы.
– Ты уже ничего не сможешь для него сделать, девочка, – ласково сказала знахарка.
Может, и нет, но она попытается. Дункан сильный – сильнее всех известных ей мужчин. Горячка, обрушившаяся на него с такой мощью, лишила его сил, но Джинни знала: если кто-нибудь и может выдержать такую хворь, так это Дункан.
Мэргрид ушла, оставив Джинни нести свою одинокую вахту. И утром третьего дня она была вознаграждена за свою веру. Когда над горизонтом забрезжили первые лучи рассвета, Дункан открыл глаза – синие, ясные и живые, какими она их помнила.
Он впился в нее взглядом – слабым и немного растерянным, но вполне осознанным.
– Как ты могла выйти за него замуж, Джинни? Как ты могла выйти за другого?
Чувство, прозвучавшее в его голосе, растревожило ее сердце. Конечно, он не понимает, что говорит, но это не умаляет его искренности.
Значит, Дункану не все равно. Может быть, этого недостаточно, чтобы доверять ему, но не одна она страдала, когда им пришлось расстаться. Горло сжалось. Джинни по-настоящему тронуло это неожиданное откровение.
– У меня не было выбора.
Но Дункан уже не слышал ее, он провалился в целительный сон.
Джинни долго смотрела на него, пытаясь понять, что же это значит.
Потом, измученная, она встала. Ноги дрожали, но она медленно прошлась по комнате.
Все кончилось. Она чувствовала себя так, словно после десяти лет страданий наконец-то стала свободной. Дункан будет жить, а она все-таки хоть как-то примирится с прошлым.
Может быть, теперь у нее есть надежда на будущее.
На следующее утро Дункан проснулся, чувствуя себя так, словно его несколько раз прогнали сквозь строй. Все тело болело, он ощущал слабость, но был жив.
У него не в первый раз начиналась горячка после ранения, но если верить самочувствию, он еще никогда не был так близок к смерти.
– Ты очнулся. – Старая знахарка, сидевшая в углу, должно быть, услышала, как он пошевелился.
Дункан нахмурился, ощутив странный укол разочарования. Он думал…
Неужели Джинни у его постели ему только примерещилась?
– Должно быть, ты хочешь пить? – сказала старушка, протягивая ему кубок с водой.
– Да, – ответил он. – И принять ванну, если это возможно.