В огне
Шрифт:
Хорошо, что государь проявил адекватность и после очень долгих споров, на грани моей ссоры с монархом, всё-таки принял план Барклая -де-Толли. Россия готовилась к масштабнейшей войне с Францией.
— Что ж, господа, мне нужно крепко подумать! — сказал император, резко встал со своего возвышающегося над всеми стула, и словно выбежал прочь из зала заседания Государственного Совета.
Некоторое время была тишина, многие смотрели на меня, потом стали шептаться между собой.
— Михаил Михайлович, вы осознаёте, что ставите Россию на путь большой европейской войны? Англия нынче слаба, как никогда ранее, она нам не помощник, —
— Гаврила Романович, — отвечал я мною уважаемому человеку, — Тихим сапом Наполеон прибирает к своим рукам всю Европу. Если бы не русский флот, он бы уже пробовал высаживаться в Англии. Английский бульдог сильно потрепан, но он всё ещё бульдог. Уничтожая одного врага России, в виде Англии, мы порождаем другого зверя. И он не более и не менее опасен и вреден для России, чем Англия ранее.
Я открыл свой портфель и достал оттуда не вышедший в тираж номер «Монитора». Добыть эту французскую газету получилось благодаря развитой шпионской сети во Франции. Это пусть Талейран что угодно кричит, хоть с пеной у рта доказывая свою лояльность Наполеону Бонапарту, но он уже вовсю играет против императора Франции. Без министра иностранных дел Франции подобный документ не оказался бы у меня в руках. Более того, отсрочка моего доклада не была связана с тем, что я не готов к нему, как думали многие, злорадствовали, что Сперанский, наконец, в чём-то промахнулся и не успел вовремя подготовить необходимый документ.
Я ждал именно этого пасквиля на Россию. Да, некоторые сомнения вызывало то, что газета так и не была издана во Франции. И я знал, почему именно. Как и в прошлой истории, Наполеон Бонапарт собирался уничтожить всех своих потенциальных конкурентов за монаршим столом, чтобы меньше иметь претендентов на французский престол. И я, как мог, оттягивал этот момент, понимая, что когда не станет двух потенциальных королей Франции, нынешний император начнет все больше обострять ситуацию до войны с Россией — единственным препятствием для его полной власти в Европе.
Правда заключалась в том, что мы, действительно, пока ещё не готовы к войне с Францией. Я не скажу, что мы её не выиграем, не могу сомневаться в силе русского оружия, в гении Суворова, который всё ещё на коне, пусть его самочувствие, порой, и не позволяет старику жить полноценной жизнью. Полгода назад была запущена программа, инициированная мной и Барклем де Толли. Минимум нужен ещё год, чтобы мы смогли реализовать хотя бы две трети от всего задуманного.
— Читайте, господа, на досуге! — сказал я, положив на стол ту самую французскую газету. — Прошу вас, только не сильно распространяться об этом. Я, на самом деле, не хочу войны, но все ли зависит от нас, если воевать хотят другие. Если наши враги хотят войны, мы не сможем отвернуть глаза и не ответить на вызов. Это будет бесчестно, словно смалодушничать перед вызовом на дуэль.
Конечно, император эту газету читал. Ему, безусловно, не понравилось, он даже вспылил, чуть ли не намереваясь прямо сейчас объявить войну Франции. Но я, конечно, отговорил.
На самом деле, Россия ещё стоит на таком распутье, что до конца сложно оценить все риски, которые существуют. Выдержим ли мы войну на два фронта? Я уверен почти на сто процентов, что, если нападёт Наполеон, то Османская империя моментально ввяжется в войну. Если же Турция начнёт первую войну, то Наполеон станет обострять.
Все ждали, когда государь вернётся. Если Его Величество сказал, что ему нужно подумать, то теперь это означает, что государю, действительно, необходимо подумать. А, значит, он вернётся.
— Господин Сперанский, канцлер, — ко мне подошла Александра Павловна.
— Ваше Величество, — сказал я, поклонившись королеве и великой княгине достаточно низко, почти как российскому императору.
— При первом нашем знакомстве я бы никогда не сказала, что вы, Михаил Михайлович, умеете быть и галантным, и весьма обходительным, — завязывала со мной разговор Анна Павловна.
— Я ещё раз прошу простить меня, Ваше Величество, но в тех обстоятельствах я не мог воздать должного вашей красоте, вашему блестящему уму, просто быть вежливым человеком. Я выполнял волю своего императора, — сказал я.
Я не боялся быть услышанным кем-либо, так как то, что именно я вывез королеву, освободив её и заточения в Стокгольме, стало уже секретом Полишинеля. Однако, мы стояли с Александрой Павловной чуть в стороне, и причиной этому было не то, что я сторонился людей, а то, что другим нужно было посовещаться, как-то посмаковать новость, что я собираюсь полностью перевернуть внешнюю политику Российской империи.
— Я искренне благодарна вам, господин канцлер, это же именно вы приняли программу, по которой шведские дети сейчас могут получить паёк от русской армии? «Нет чужих детей!» Это более, чем благородно, Михаил Михайлович, я не забуду этого. Случись так, что мой папа попросит вас уйти, я бы от такого канцлера не отказалась, — сказала Александра Павловна и рассмеялась, задорно, игриво, будто кокетка.
Этого мне ещё не хватало! После того, как королева Швеции Великая княгиня Финляндии, родила здорового и крепкого мальчугана, когда она стала жить практически на три столицы: Гельсингфорс, Стокгольм и Петербург, мне начали приписывать адюльтер именно с Александрой Павловной.
Когда же публика узнала о том, что именно я занимался подготовкой и бегством дочери русского императора из Стокгольма, уже не оставалось ни у кого сомнения, что у нас с ней что-то было. Все были уверены, кроме моей жены. Катюша не восприняла всерьез досужие сплетни, так как прекрасно знала, где они берутся и откуда, и что зачастую за этими разговорами стоит, как правило… ничего.
Так что, если кто-то услышал предложение Великой княгини стать её верным канцлером, может быть растолковано в обществе весьма превратно. Впрочем, если бы не Катя, любимая моя жена, то я, возможно, подумывал бы над тем, чтобы создать некую пикантную новость о себе. Нужно людей немножечко отвлекать от того, что Россия становится на путь внешнеполитических невероятных потрясений.
— Давайте смягчим шведские выплаты, господин канцлер! Ну и так же территорий забрали… еще и французы… — Александра Павловна так мило улыбнулась, будто просила о нелепице.
— Я всецело ваш, прекраснейшая королева, кроме двух моментов: я безнадежно люблю свою жену; и, как государственный муж, принадлежу государю и России. А в остальном… — я развел руками.
— Не были бы вы наделены столь большим числом талантов… Тогда заключите со шведскими верфями выгодные договоры, — продолжала настаивать королева, мать Петера Карла.