В окрестностях тайны
Шрифт:
Что именно будет предпринято по ту сторону фронта, как и кому удастся предотвратить и направить развитие последующих событий, он представлял себе не совсем ясно. Но он отчетливо и твердо знал, что делом его комсомольской чести, его прямым и безусловным долгом является немедленно передать сведения, случайно попавшие в их руки, советскому командованию.
Все оказалось так просто! Их никто не заметил. Лодка попалась вполне подходящая. Они отвязали ее от кормы какой-то старой баржи. Тоне тоже хотелось отправиться с ним, это было видно по всему. Она, конечно, не
Она долго стояла на берегу, когда он отплыл. Силуэт ее виднелся на фоне белесого неба. Где-то под скулой, у шеи, он еще ощущал ее прикосновение. Она немного задержала свои руки, подавая ему рюкзак, и это было почти как объятие.
Как-то она добралась домой? На тумбе при входе в парк уже несколько дней висит объявление немецкой комендатуры: «За появление на улице после восьми часов вечера виновные будут подвергаться расстрелу!»
Расстрел за выход на улицу! Ничего себе!
Смолинцев всмотрелся вперед. Река, казалось, застыла в ночной дремоте, и только по шелесту воды у ветел было заметно, что она струилась по прежнему вся целиком. Большая рыбина выплеснулась из воды, и мягкий звук этот растаял в сумраке, как и легкий круг на поверхности воды.
А рыбы живут себе и даже не знают, что война! — почему-то подумал Смолинцев почти с завистью.
Он плыл вниз по реке уже более двух часов, и то напряженное состояние, которое было у него вначале, постепенно улеглось. Он уже не ждал каждую секунду внезапного нападения и неожиданной опасности.
Но лес кончился, берег стал обрывистей, круче. Смолинцев старался вести лодку вплотную, прижимаясь к неровной глинистой стене, покрытой лунками стрижиных гнезд.
Тут чувствовался ветер, дувший поперек реки. Он вздымал черную, зубчатую рябь на воде, и вода с шумом плескалась о деревянный борт, заглушая все другие долетавшие к нему звуки ночи. Ощущение опасности снова усилилось, и он был рад, когда лодка снова вошла под тени ночного леса, придвинувшегося к самой воде.
Это ощущение острой опасности и одновременно покоя вокруг осталось потом надолго в воспоминаниях Смолинцева.
И опять, как тогда ночью с Тоней, в ожидании доктора, уведенного немцами, он смотрел на звезды в просветах между туч, и обманчивое чувство Какой-то внутренней связи с ними овладело им.
Справа уже начинались плавни. Знакомая «щучья заводь», где в неподвижной, заросшей кувшинками воде в обилии водятся караси и щуки.
— Стой! Брось оружие! — услышал он внезапно совсем близкий окрик.
В тот же миг лодка, ловко схваченная за борт багром, ткнулась в берег, и Смолинцев от неожиданного толчка чуть не слетел в реку.
Свои! — сразу мелькнуло в голове, и он обрадованно и торопливо, боясь, чтобы они не начали стрелять, не выслушав, не разобравшись, начал объяснять, что он свой, что он специально пробирается к «нашим», тем, что у Каменки на «пятачке».
Говоря все это, он уже рассмотрел в темноте стоящих перед ним бойцов в неуклюжих шинелях, один
— Выходи, — последовал грозный приказ.
Его обыскали без всякой церемонии.
— Кто такой?
— Ну, наш же я, советский, — что вы, не видите?
— Иди вперед. Если побежишь — застрелю.
Ему показали, куда надо идти.
— У меня рюкзак, — он оглянулся на лодку.
— Семенов, возьми рюкзак. Отведешь задержанного к старшине.
Но навстречу им из-за деревьев вышел еще кто-то. Это, должно быть, и был старшина.
— Что тут у вас? — недовольно спросил он.
— Вот задержала, — боец указал на Смолинцев а.
Пришлось опять повторять все сначала.
— А.в рюкзаке у тебя что?
Там оказалось несколько бутербродов в газете, сухари, коробка рыбных консервов «сом в томате».
— Ну, угощай, — что ли, — неожиданно сменил тон старшина. — Я вижу, ты свой парень.
Это были хорошие минуты впервые испытываемого Смолинцевым солдатского братства. Все вчетвером они сидели на плащ-палатке, разостланной под кустом, и ели то, что было у Смолинцева.
Бойцы, должно быть, порядочно проголодались. Это было видно по тому, как они глотали хлеб, почти не жуя, как тщательно вылизывали банку — из-под консервов и грызли сухари.
— Ты сам-то что же отстаешь?
— Ешьте, ешьте, я не хочу, я недавно ел, — уверял он, совершенно счастливый.
Какой-то внутренний голос подсказывал ему, что теперь все пойдет хорошо.
— Значит, не захотел с немцами жить, к своим подался? Как же узнал, что мы тут?
Смолинцев рассказал про доктора и потом уж о том, как он отстал от матери и, контуженный, оказался в госпитале.
— А вы тут в плавнях? — спросил он. — Я эти заводи знаю, мы сюда за щуками ездили.
Где-то недалеко над речным разливом провыл снаряд и разорвался по ту сторону реки.
— Начали, — сердито сказал старшина и посмотрел на небо. — Что-то с опозданием сегодня.
В кустах у берега зашуршало, и вскоре оттуда, пригнувшись, появился запыхавшийся боец с винтовкой.
— Товарищ старшина, буксир подходит!
— Далеко?
— С полчаса ходу.
— Ладно. Сейчас, — старшина неохотно поднялся и стал свертывать плащ-палатку. — Ну, спасибо тебе, парень, — сказал он.
— А это откуда же буксир? — спросил Смолинцев.
— С «пятачка», от артиллеристов.
— А тут разве не «пятачок?»
— Э, милый, там вся земля с железом перемешана. Тут у нас в плавнях вроде как бы тылы — лазарет и прочее. Сейчас оттуда раненые прибудут.
Он хотел идти, но Смолинцев схватил его за рукав.
— Товарищ старшина, я вам еще главное не сказал, вот смотрите, — он вдруг сел на землю, стремительно скинул ботинок и извлек из-под стельки пергаментный пакет. — Вот посмотрите!