В окрестностях тайны
Шрифт:
— Меня вызвали к больному ребенку, и я задержался там позже восьми часов. Понятно, что она забеспокоилась и пошла отыскивать меня.
И вот ее забрали, так как по приказу коменданта после восьми часов появляться на улице нельзя.
— Я хочу подтвердить все это, — сказала женщина, приподнимаясь с кресла. — Надеюсь, у вас нет оснований сомневаться в моих словах. Я приехала сюда, чтобы увидеть могилу моего сына, погибшего здесь.
— Кто вы такая? — спросил
— Я уже сказала вам. Я мать немецкого офицера. Он погиб здесь ради Германии, и вы не можете относиться ко мне с недоверием.
— Садитесь, — сказал Грейвс. — Вы, вероятно, и есть фрау Клемме, мать лейтенанта саперной роты Генриха Клемме?
Женщина сдержанно поклонилась и села. Штурмбанфюрер сел тоже.
— Командир дивизии полковник Шикльгрубер просил передать вам мое глубокое сочувствие, — сказал он.
Женщина опять поклонилась с прежней сдержанностью.
— Вы только что приехали? Откуда вы знаете русских?
— Нет, я приехала еще вчера. Доктор Тростников видел моего сына незадолго до смерти. Он перевязывал ему рану, и я считаю своим долгом отвести несправедливые подозрения, которым подвергают его самого и его девочку.
— Вы врач? — спросил Грейвс Тростникова.
— Да, это врач, — вмешался Кнюшке. — Вы помните, я вам говорил?
— Помню. Вы, кажется, лечили господина коменданта?
Доктор наклонил голову.
— Я прошу и вас быть гуманными, — сказала фрау Клемме. Голос ее чуть заметно дрогнул.
— Она у вас здесь, эта девочка? — спросил Грейвс коменданта. Он уже чувствовал себя, как на охоте, и чутье безошибочно подсказывало ему, что сейчас лучше всего казаться доброжелательным, готовым пойти навстречу этому человеку.
— Сейчас выясним, — сказал комендант и вышел.
— Так вам случилось, доктор, оперировать немецкого лейтенанта? Как он попал к вам?
— Право, не могу представить. Его ввели ко мне в кабинет, и мое дело было — оказать ему необходимую врачебную помощь. У него была рваная рана вот здесь, на боку, под мышкой. Я извлек осколок, вероятно, от мины или бомбы.
— Это была смертельная рана?
— Нет, отнюдь. Правда, он потерял много крови, но мы сделали ему переливание.
— Почему вы так заботились о немце, ведь у вас были свои раненые солдаты?
— Мы помогали всем, кто в этом нуждался.
— Отчего он умер?
— Этого я не могу сказать. Когда ваши солдаты ворвались в поселок, мы вынуждены были покинуть госпиталь.
— И лейтенант тоже?
— Нет. Он остался там в перевязочной: мне и другим было уже не до него. Поднялась стрельба, и через поле бежали ваши солдаты…
— И больше вы не видели этого лейтенанта?
— Нет.
— Откуда вы узнали его имя?
— Я записал его на бумажке перед тем, как приступить к операции. Я всегда
— Он сам называл вам свою фамилию?
— Да, он находился все время в полном сознании.
— Он больше ничего не говорил вам?
— Я запрещаю больным говорить во время перевязки.
Опять появился Кнюшке и с ним дежурный сержант в поношенном кителе, тщательно заправленном под ремень, и выгоревшей, видавшей виды пилотке. Он сказал, что девушка находится здесь, во дворе, в помещении для арестованных.
— Где вы ее захватили? — опросил Грейвс.
Доктор хотел вмешаться, но Грейвс знаком
удержал его.
— Мы взяли ее у реки, — сказал сержант. — Она в темноте переправилась с той стороны к привязывала лодку. Когда ее схватили, она кусалась, как кошка.
— Этого не может быть, — возразил доктор. — Она разыскивала меня.
— Мы все это выясним. Вы пока можете идти, — сказал Грейвс сержанту. — Я очень прошу вас, фрау, подождать в соседней комнате.
Женщина вышла, сохраняя достоинство.
Наступило молчание.
— Садитесь, — предложил штурмбанфюрер, так как доктор все еще стоял. Он опустил руку в карман и достал портсигар.
— Вы курите? — обратился он к доктору.
— Спасибо, я привык к своим, — хмурясь, ответил врач.
Он потянулся к пачке, достал сигарету и снова положил пачку на стол.
Грейвс уже зажег спичку и дал огня. Они закурили каждый свое.
— Третьему от одной спички не полагается, — сказал Грейвс коменданту. — Плохая примета, — он усмехнулся. — Плохо жить с нами, оккупантами, доктор? Вы почему остались — не успели уйти или рассчитывали на лучшее?
Доктор зажег еще спичку: его сигарета не раскуривалась.
— Мне бы хотелось, чтобы мы вернулись к вопросу, ради которого я сюда пришел. Ведь ваша армия не воюет против детей, не правда ли?
Грейвс промолчал.
— Доктор Тростников не ладил с советской властью: он находился в тюрьме в тридцать седьмом году, — негромко сказал комендант, повернувшись к Грейвсу.
— Это так? — спросил Грейвс. — За что вы сидели в тюрьме? Политика?
— Нет, просто произошла ошибка, — сказал доктор.
— Вам выгоднее сказать, что вы были врагом советов, — заметил Грейвс.
— Я говорю то, что есть на самом деле.
— Гм. И с тех пор вы считаете, что всякий арест происходит только по ошибке? — Грейвс добродушно засмеялся, но вдруг стал серьезен.
— Можно привести сюда дочь доктора? — обратился он к коменданту.
Кнюшке снова вызвал дежурного сержанта и отдал приказ.
В комнате опять воцарилось молчание.
— Где вы достаете эти сигареты? — спросил Грейвс, потянувшись рукой к пачке, лежащей на столе около руки доктора.