В опале честный иудей

Соболева Татьяна Михайловна

Наверно, можно, может быть и правильнее, было бы промолчать о том, что собираюсь здесь сейчас сказать. Но я считаю своим долгом, вспоминая о поэте Ал. Соболеве, не упускать ни одного сколько-нибудь заметного в его жизни эпизода, если в нем замешано лицо именитое. Партией обласканное. И еще: я отношусь к слугам компартии тоже как к жертвам деспотического режима, согнувшимся перед ним, не сумевшим поступить так, как один из героев Джека Лондона: «Он предпочел свободу и страдания беспечной жизни и рабству». В моем повествовании - это свобода и рабство в творчестве: произносить каждое слово с оглядкой на «хозяина» - что может быть тяжелее и унизительнее для литератора? Эти мои рассуждения, отчасти «извинения» продиктованы

осторожностью и ответственностью, ибо говорить я осмеливаюсь о поэте талантливом, неприкосновенном в советское время для критики. Наоборот, заслужившем за свой труды три Сталинские и Ленинскую премию.

В конце 50-х годов я прочитала в поэме «За далью даль» Александра Трифоновича Твардовского, а речь о нем, такие строки:

...мне правда партии велела всегда во всем быть верным ей.

С той правдой малого разлада не понесет моя строка...

Сочинены эти строки были после XX съезда партии, развенчавшего культ личности Сталина, после реабилитации тысяч и тысяч живых и мертвых «за отсутствием состава преступления», жертв массовых репрессий в социалистическом государстве, возглавляемом Коммунистической партией...

Поэт озадачил меня. Во второй раз. И с такой же силой, как и в первый, в 1953 г. Тогда страна прощалась со Сталиным, и советские поэты на страницах газет старались многословно «перерыдать» друг друга, демонстрируя скорбь. Александр Твардовский был сдержан и краток:

В этот час всенародной печали я тех слов не найду, чтоб они до конца выражали всенародную нашу беду, всенародную нашу потерю, о которой мы плачем сейчас.

Но я в мудрую партию верю.

В ней - опора для нас.

Так думал и говорил известнейший поэт в разгар открытого антисемитизма в стране, спровоцированного и санкционированного - кем? Компартией, в которую, как он признавался, верил и которую, несмотря ни на что, считал своей опорой. Тогда он и озадачил меня в первый раз.

Впрочем, я и много раньше не сумела понять А. Твардовского, воспевшего победу коллективизации на селе в поэме «Страна Муравия». Со Сталиным на коне... Кузнец Трифон Твардовский, отец молодого поэта, был раскулачен. Семья раскулаченного, как полагалось, сослана... А. Твардовский воспел коллективизацию. Из чего следует: в сознании советского патриота-сына общественные интересы превалировали, как того требовала компартия, над личными. Таков примитивный ответ на сложнейший вопрос. А если правда где-то глубже?.. Ведь именно за эту поэму получил А.Т. Твардовский первую Сталинскую премию. Зеленый свет светофора...

Автор уже не один год гремевшего в стране и в мире «Бухенвальдского набата» поэт Ал. Соболев надумал - невзвешенный шаг!
– повидаться с А. Твардовским после того, как в редактируемом им журнале «Новый мир» была опубликована повесть А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Позвонил. Был встречен вопросом: «О чем мы с вами будем разговаривать?» Не готовый к столь учтивому началу беседы, Ал. Соболев вспылил, собрался ответить в заданном Твардовским тоне, но моментально все понял, оценил тщету своей затеи и повесил трубку. Встреча не состоялась. Кто был прав? Конечно, А. Твардовский: их взгляды на советскую действительность разделяла пропасть. Ал. Соболев, по своей неистребимой вере в лучшее, «клюнул» на блесну. Горячо жаждавший прогрессивных перемен в обществе, он возмечтал обрести в А. Твардовском единомышленника, тешил себя надеждой, что А. Твардовский отошел от клятв, данных им партии. Ведь иначе концы с концами не сходились: с одной стороны, «мне правда партии велела всегда во всем быть верной ей»... с другой - публикация повести А.И. Солженицына! Логика где?.. Не таким простым человеком был Александр Трифонович, чтобы делать фантастические зигзаги с бухты-барахты... Тогда - что?..

И я повторяю: даже те, кто заявлял о своем согласии с партией, неизбежно

становились жертвами деспотического режима. Его игрушкой. А игрушкам грехопадение неведомо.

Кстати сказать, нежелание А. Твардовского встретиться с Ал. Соболевым имело продолжение, проистекающее, надо полагать, из этого нежелания. Что мешало, а ведь что-то мешало журналу «Новый мир» поинтересоваться содержанием поэтического портфеля автора «Бухенвальдского набата», а это было бы, безусловно, небезразлично для читателей. У меня нет точного ответа на этот вопрос. Есть факт. И варианты его толкований не в пользу журнала и его главы. Тут А. Твардовский от правды партии не отступил ни на полшага.

ПУТЬ К «БУХЕНВАЛЬДСКОМУ НАБАТУ»

Он начался в годы Великой Отечественной войны, которую, как скажет поэт Ал. Соболев о себе, он не в мягком вагоне проехал. Пережитое в годы фронтовые (частично я говорила об этом раньше) вылилось в трагические строки.

.. .На той войне я был солдатом и с бойни той пришел назад.

Какую я тянул упряжку

сквозь дождь и снег и день и ночь!..

Сказать, что это было тяжко - неправда: было мне невмочь.

Такого адского накала не смог бы выдержать металл.

Но чудо!.. Я не умирал, и начиналось все сначала: и рукопашные бои, и бездорожные дороги...

Иду, мои и не мои тяжелые ступают ноги.

Так от утра и до утра пехота не сбавляет шагу, и с ходу, с криками «ура!» - штыки вперед, вперед в атаку!

Смерть не взяла - опять вперед, а коль взяла - так твой черед...

Это война - «глаза в глаза». Но в какой-то момент рядовой пехотинец Соболев словно поднялся высоко над гигантским пространством военных действий от юга до севера западной части страны. И то, что «увидел», представил себе на примере малой части необъятного поля брани, навсегда отвратило его от войн, от причин их возникновения. Мысленный взгляд с высоты не смог различать границы, разделяющие государства, виделось другое: кровавое взаимоуничтожение людей, беспощадных в азарте истребления и к беззащитной, величавой, прекрасной природе-матери, первоисточнику всего живого, хрупкой, легкоранимой среде их обитания. Поля со вздыбленной, изуродованной поверхностью, обгорелые, искалеченные леса... Не этими ли картинами навеяны строки поэта:

Земля - наша добрая мать, без нее - ни дышать и ни жить.

Землю нельзя просто топтать,

Землю надо любить.

Посмотри и увидишь вокруг, как хлебами обильны поля.

Кто твой кормилец и лучший друг?
– Щедрая наша Земля.

Она все богатства свои для тебя припасла, человек.

В сердце твоем и твоей крови свежесть лесов и рек.

Она в светлый день и во тьме служит верной опорой твоей.

Как же ты смеешь в здравом уме Гибель готовить ей?!

Земля - наша добрая мать, без нее - ни дышать и ни жить.

Землю нельзя злобно терзать,

Землю надо любить.

Не будет ошибкой сказать о том, что именно во фронтовые годы впервые и на всю жизнь Ал. Соболев осознал себя гражданином и патриотом всей планеты Земля, а не части ее поверхности, ограниченной условными рубежами. Это, конечно, нашло отражение и в его поэзии, где преобладают общечеловеческие, общеземные умонастроения, где чаще и убедительнее звучит голос сторонника всеобщего замирения, слышнее обвинительные слова против войн.

Опыт минувшей войны, напряженная международная обстановка, неутихающая «холодная война» подсказали страшный вывод: миром правит властьимущее Безумие. В середине XX века в руках всемогущего Безумия оказалось оружие неведомой ранее человечеству разрушительной силы - ядерное, средство, как понимал поэт, способное уничтожить все живое на Земле, превратить цветущую планету в безжизненную пустыню, покрытую пеплом.