В отражении бытия
Шрифт:
Влажная масса со вкусом запечённого яблока ложится мне на лицо.
– Да, действительно неплохо…– Но сил вставать и идти мыться абсолютно нет. Проваливаюсь в сон лишь стряхнув яблочную массу в сторону.
Утро встречает яблочным пирогом и чем-то резким – духами что ли.... Трусы мокрые – на них спереди вылит ею же подаренный мне лосьон после бритья.
Состояние отвратительное. Пройдя сквозь контрастный душ, спускаюсь к завтраку.
– Ты не бережешь нашу девочку, сводишь ее с ума…– произносит
– Ну как ее уберечь-то?! – Разглядываю через окно «баварца»: три колеса, находящиеся в поле моего зрения, спущены – однозначно беспощадно проколоты.
Провозившись с автомобилем, отправляюсь в клинику к Максу. Он удивляет – находясь в отличном состоянии, разговаривает вполне осознанно. Во взгляде искрится жизнь. Активная жестикуляция рук. Меня расстраивает лишь его вопрос, не находящийся в моей компетенции:
– А когда мы уйдем отсюда? – В глазах – детская наивность, загоняющая меня в тупик.
Я озадачиваю тем же вопросом и лечащего врача моего друга.
– С Максом, однозначно произошли перемены в лучшую сторону, но слишком стремительные… После «Венесуэлы» всегда требуется длительный период на восстановление, а тут помимо неё ещё такое… – Врач пожимает в растерянности плечами, – Сами понимаете, с ним предстоит поработать специалистам и приблизительно недели через две, если все будет в порядке, мы выпустим его в «мир» … Но опять же под наблюдение наших штатных психологов. – Она выдерживает паузу. – Вы действительно единственный, кто может его поддерживать и являться опекуном?!
– Да.
– Послушайте Бруно – это конечно не мое дело, но этот Фердинанд из службы безопасности постоянно крутится возле вашего друга, я думаю…– ее многозначительная пауза заставляет задержать взгляд на ее добрых глазах, – он не оставит Макси и в большом мире.
– Спасибо вам. – Я пожимаю руку ей и ее милосердию одновременно. – Сообщите, когда можно будет забрать нашего мальчика. Всего доброго....
Момент выхода «нашего мальчика» из клиники стал стартовой точкой его запоев. Он пил каждый день, пил с утра и до вечера, пил всегда, пил со мной (вначале) и пил все равно уже с кем. Пил начиная с дорогих алкогольных напитков и заканчивая дешевой репликой брендового парфюма. Останавливать подобное – абсолютно бесполезно.
Время, что провел в заключении Макс не помнил. Взгляд его удивленных расширенных глаз на мои вопросы о том времени, подтверждали его частичную амнезию.
Дальше еще хуже: он перестал узнавать меня, начиная заново знакомиться со мной, рассказывая небылицы из своей мне полностью известной жизни. Я терпеливо слушал его выдуманные истории, общаясь с ним как новый знакомый. Неоднократный рассказ о Бэт (здесь он ничего не путал, только мелкие нюансы не совпадали с действительностью).
Иногда я не выдерживал вставал и уходил, но на следующий день возвращался и все повторялось. В итоге у меня у самого начались нервные срывы – я становился похож на идиота, бродящего по квартире и бубнящего бред.
Сани
Отто не знал о моих попытках реанимировать психическое состояние и моральный облик моего друга.
Специалистов, закрепленных за Максом я приводил к соседу киноактеру сериалов, который был вполне адекватен лишь подыгрывал верившим в свою профессиональность медикам.
«Если бы тогда я не поддался на их уговоры – взять Бэт с собой, то ничего бы этого и не было! Если бы…».
Однажды зайдя в квартиру где медленно увядал мой друг, я удивился тишине. Макс в кресле в сером полумраке. Я подумал, что он мертв: остекленевшие глаза смотрели не мигая вдаль.
– Это ты, Бруно? – было жутковато не привычно – он меня узнал. – Где ты так долго был?
Я стал рассказывать ему, что задержался по дороге, заехав в несколько мест, отвез Сани в фитнес-зал… в прачечную по просьбе Дины.
– Ты помнишь Сани? Я несколько раз приезжал к тебе с ней…
– Нет, ты не понял. Где ты так долго был? – Вопрос жутко звучал в нависшей тишине.
– Но, я только вчера от тебя уехал. – Стряхиваю со стола мусор и пустые бутылки – в коробку, открываю окно.
– Тебя не было очень долго. – Он впервые взглянул на меня с момента моего появления в квартире. В его глазах глубокая тоска.
– Она была сегодня здесь, и я разговаривал с ней…
– Кто, Макс? – Кто тут только не бывал, но я понял про кого он говорил таким тоном.
– Бэт! Она приходила сегодня, и мы поругались… Она ушла, хлопнув дверью. Никогда так не делала прежде… – Я стоял у окна стиснув крепко зубы. Справившись с эмоциями, я все-таки повернулся к Максу. – Она больше не придет сюда никогда! Ты слышишь Бруно, никогда…– В его глазах «направленных в пустоту» слезы.
Здесь я не выдержал: я позвонил врачу, что лечила его, и вкратце честно обрисовал ситуацию.
Разразился «гром» в трубке – я не ожидал от доброй сдержанной женщины подобных речевых оборотов. Приехав врач с порога продолжила негативные высказывания в мой адрес. Я лишь стоял и смотрел в глаза Макса, пытаясь найти в них хоть что-то в свое оправдание… В них читалось одно:
«Она уже никогда не придет…».
Я «провалился» в кокаиново-алкогольную пропасть.
Когда я выбрался оттуда, толком не восстановившись я отправился в клинику, где столкнулся с целым рядом отказов.
Отказывали абсолютно во всем: в посещении Макса, в получении информации о его состоянии и ходе лечения. Итогом – когда Макс выйдет в большой мир, мне об этом не сообщат. Мне будет отказано в информации о его местонахождении – опекуном будет совершенно другой человек, с опытом работы с подобными пациентами в период реабилитации. При моем приближении к Максу на расстояние ближе, чем на пятьдесят метров – это будет считаться проступком наказуемым в уголовном порядке.
Послав всё и вся, я провалился в ту же пропасть, из которой только что выбрался….