В ожидании дождя
Шрифт:
Впервые оказавшись с ним лицом к лицу, я почти физически ощутил ту невероятную смесь силы и злобы, что плащом окутывала его. В его лице странным образом сочетались угловатость линий и мягкость черт: рубленая челюсть под мясистыми губами; гладкая и нежная на вид кожа, обтягивающая выпирающие скулы, и ломаный рисунок бровей. Истинный ариец — светлые волосы, холодная синева безжалостных глаз и пухлый алый рот.
Пока я изучал его, он изучал меня, чуть склонив голову направо и прищурившись; в уголках его губ застыла ухмылка всезнайки.
— Эта твоя напарница… — сказал он. — Аппетитная штучка. Ты и ее
Он прямо-таки напрашивался, чтобы я его скинул с крыши.
— Уверен, что да, — продолжил он и взглянул через плечо на расстилавшийся внизу город. — Ты трахаешь Ванессу Мур, которую я, кстати сказать, на днях видел в суде, — она неплохо справляется. Ты трахаешь свою напарницу. И бог знает кого еще. Ты тот еще ходок, Патрик.
Он повернулся ко мне. Я убрал пистолет в прицепленную к ремню кобуру, опасаясь, что не выдержу и влеплю ему пулю в лоб.
— Уэс.
— Да, Пат.
— Не называй меня так.
— О. — Он кивнул. — Нашел слабину. Знаешь, что самое интересное? Никогда нельзя сказать заранее, где у человека самое больное место, пока в него не потыкаешь.
— А это не слабина. Просто предпочтение.
— Разумеется. — Глаза его сияли. — Продолжай себя в этом убеждать, Пат… рик.
Я хмыкнул, сам того не желая. Упертый он тип, этот Уэсли.
Вертолет одной из новостных станций пролетел над нами и пошел описывать круги над эстакадой. Количество машин на улице стало заметно больше — наступал час пик.
— Я терпеть не могу женщин, — ровным голосом произнес Уэсли, следя глазами за вертолетом. — Я считаю, что умственные способности этого биологического вида… — он пожал плечами, — … крайне ограниченны. Но физически они… — Он улыбнулся и закатил глаза. — Когда мимо проходит какая-нибудь красотка, мне приходится собирать в кулак всю свою волю, чтобы не пасть перед ней на колени. Интересный парадокс, тебе не кажется?
— Нет, — сказал я. — Просто ты женоненавистник, Уэсли.
Он фыркнул:
— Ты имеешь в виду, как Коди Фальк? — Он прищелкнул языком. — Изнасилование — не мой профиль. Слишком просто и скучно.
— Ты предпочитаешь уничтожать людей морально?
Он поднял бровь.
— Как свою сводную сестру. Ты довел ее до того, что жизнь ее превратилась в сплошной ужас. И она нашла единственный способ, каким могла выразить свое отчаяние, — секс.
Он поднял бровь чуть выше.
— Ей это нравилось. Неужели ты это серьезно? Господи, Пат, — или как там тебя, — разве не в этом суть секса? В забвении. И не надо рассказывать мне политкорректные байки про «духовную общность» и «занятия любовью». Смысл секса в том, чтобы трахаться. Смысл секса в том, чтобы низвести себя до животного состояния. Первобытного. Дикого. Доисторического. Мы царапаемся, кусаемся и стонем как животные. Все, что мы используем, — все эти афродизиаки, все эти кнуты, и цепи, и разные позы, — все это служит одной-единственной цели. Достичь забвения. Впасть в звериное состояние, перечеркнуть тысячелетия эволюции. Просто трахаться, Пат. Достичь забвения.
Я похлопал в ладоши:
— Отличная речь.
Он поклонился:
— Тебе понравилось?
— Прекрасно отрепетированная.
— Я шлифовал ее годами.
— Дело только в том, Уэс…
— Так в чем же дело, Пат? Скажи мне.
— Невозможно объяснить
— Так именно этим ты занимаешься с Ванессой Мур? Высокодуховным сексом?
— Нет, — ответил я. — Мы просто трахаемся.
Он хмыкнул:
— Ты когда-нибудь любил, Пат? Женщину?
— Конечно.
— А когда-нибудь достигал того духовного экстаза, о котором говорил?
— Ага.
Он кивнул.
— Ну и где она теперь? Или она была не одна? Где они все теперь? Я хочу сказать, если бы это было так прекрасно, так, блин, возвышенно, то почему ты сейчас не с одной из них? Почему вместо этого разговариваешь со мной, а время от времени присовываешь Ванессе Мур?
Ответа у меня не нашлось. По крайней мере, такого, каким мне хотелось делиться с Уэсли.
Но доля истины в его словах присутствовала. Если любовь умирает, если отношения разваливаются, если остается один секс, то возникает вопрос: а была ли это любовь? Или это просто ложь, за которую мы прячемся, пытаясь доказать себе, что мы — не животные?
— Когда я кончил в свою собственную сводную сестру, — сказал Уэсли, — это ее очистило. Поверь мне, Пат, я ее не принуждал. И ты даже не представляешь, насколько ей понравилось. Благодаря этому она обрела себя, нашла свое истинное «я». — Он повернулся ко мне спиной и стал смотреть на вертолет, который, описав широкий круг над мостом, направился в нашу сторону. — А когда она увидела свое истинное «я», все иллюзии, на которые она опиралась как на костыли, рассыпались. И сама она рассыпалась. Ее это сломало. Будь она сильнее и храбрее, это сделало бы ее неуязвимой. Но она сломалась. — Он снова повернулся ко мне.
— Или это ты ее сломал, — сказал я. — Кое-кому может прийти в голову, что Карен уничтожил ты, Уэс.
Он пожал плечами:
— Для каждого из нас существует точка, достигнув которой мы или ломаемся, или становимся сильнее. И Карен нашла свою.
— С твоей помощью.
— Возможно. Не дай Карен слабину, откуда тебе знать, может, она стала бы гораздо счастливей? А где твоя критическая точка, Пат? Ты никогда не задумывался, какие составляющие своего представления о счастье ты должен утратить, чтобы превратиться в тень себя прежнего? Что именно ты должен потерять, а? Семью? Напарницу? Машину? Друзей? Дом? Как долго ты продержишься, прежде чем ощутишь себя голым как новорожденный младенец? Когда с тебя слетит вся шелуха… И тогда… тогда, Пат… Кем ты станешь? Что будешь делать?
— До того, как я тебя убью, или после?
— А зачем тебе меня убивать?
Я вытянул руки и шагнул к нему.
— Ой, Уэс, даже и не знаю. Если у меня все отнять, я могу подумать, что терять мне больше нечего.
— Конечно, Пат, конечно. — Он приложил руку к груди. — Но неужели ты думаешь, что я не обзавелся страховкой как раз на такой случай?
— Типа Стиви Замбуки, которого ты нанял, чтобы убрать меня с дороги?
Он опустил глаза к пакету у меня в руках.
— Полагаю, мне более не следует рассчитывать на услуги Стиви?