В память о тебе
Шрифт:
Нинины брови удивленно приподнялись.
— Можно их обмануть, — поспешно добавил Виктор и устало уселся на стул.
Он что, дал взятку или подделал документы? Нина сжалась от страха. Только бы ничего не произошло!
— С Гершем все в порядке?
— Вера говорит, что дела у него идут неплохо.
— Ты что, не видел его?
Виктор отрицательно покачал головой.
— Ее пустили как члена семьи, меня — нет.
— Семьи?
Нина устало опустилась на стул возле мужа. Наверно, связь с тем неприятным Сергеем принесла свои плоды.
—
— Похоже, с появлением нового главврача Зоя утратила интерес к свиданиям с мужем.
Значит, их подозрения были верны: Зоя интересовалась не столько Гершем, сколько прежним главврачом.
— А я-то уже решила, что она по-настоящему любит Герша.
— Может, и любила… да разлюбила…
Виктор пожал плечами. Эта его манера выводила Нину из себя. Как Зоя может быть такой непостоянной? Как можно любить одного, а потом вдруг разлюбить и полюбить другого? Виктор обнял жену, и Нина, ища утешения, прижалась к нему. Почему она все еще на него сердится? Надо расслабиться и поверить, что все будет хорошо, что, помогая Вере, муж не скомпрометировал себя.
Только в постели, положив голову Виктору на грудь, Нина задала вопрос, ответ на который ей знать совсем не хотелось:
— Как там?
— Я же говорил, что не был внутри, — раздраженно ответил муж.
Нина вдруг тоже рассердилась:
— Зачем ты ездил в такую даль, если даже не встретился с другом?
— Отвозил Веру. Я же тебе говорил. У нее ведь нет машины.
Виктор отвернулся.
Нина говорила себе, что это лучше, чем ссориться и кричать друг на друга, но в глубине души она чувствовала себя обиженной. Возможно, Вера — просто отговорка, уловка, хитрость, чтобы… Нина вспомнила, как впервые встретилась с будущим мужем. Тогда с ним была Лилия, светловолосая, с идеальной фигурой. Виктор до сих пор любит женское общество. Конечно, такой преуспевающий мужчина, как он, будет иметь успех у женщин. Подобные мысли не давали Нине заснуть. Теперь она подозревала каждую из их общих знакомых. Мир утратил в ее глазах свою незыблемость.
С той ночи Нинино недоверие к окружающим начало расти.
Прошло два дня со времени последнего прихода Дрю Брукс. Поставив суп вариться, Синтия вошла в гостиную и, вместо того чтобы приняться за чтение своих журналов или аукционного каталога, устроилась напротив сидящей в инвалидном кресле-каталке Нины.
— Я думала над тем, что вы сказали женщине из «Беллера» о своей подруге. Мне кажется, вам надо выговориться.
Для деятельной натуры Синтии было мало просто готовить суп.
— Ее жизнь была непростой. Она страдала.
Двое суток болезненных воспоминаний… Весь день Нина пыталась отвлечься, но ничего не помогало: ни музыка, звучащая из проигрывателя, ни перелистывание книги, посвященной творчеству Гогена, ни рассматривание репродукций его картин в толстом альбоме, лежавшем на кофейном столике. Она уже несколько лет не заглядывала туда. Но боль, физическая и душевная,
— Иногда я говорю себе: «Ее страдания — это наказание за ее дела».
Синтия уставилась на нее.
— Она, должно быть, сделала что-то страшное, по-настоящему ужасное.
Нина подумала о собственном теле, которое на старости лет ее предало.
— Похоже, мы получаем то, что заслуживаем. Посмотрите на меня: я прикована к инвалидному креслу.
На лице медсестры было написано сочувствие.
— Мне все равно, что вы сделали. Никто не заслуживает того, чтобы очутиться на вашем месте.
Ее прямота вместо обычной завуалированной жалости и мягкий, певучий островной акцент произвели неожиданный эффект, и Нина расплакалась.
— Ох, милочка… — Синтия принялась утирать бегущие по ее щекам слезы.
Нина никак не могла успокоиться.
— Я поступила с ней жестоко, — наконец с трудом сказала она.
— Если хотите, можете мне все рассказать. Вам станет легче на душе.
Нина хотела отрицательно покачать головой, но не смогла. Она не смогла даже опустить голову вниз. Шейные мышцы, казалось, одеревенели. В последние дни горло словно стягивал аркан, и это совсем не напоминало узелок платка, которым ее в детстве повязывала бабушка. Болезнь прогрессировала.
— Ничего уже не исправить. Слишком поздно.
Синтия утирала ей слезы.
— Никогда не бывает слишком поздно. Мой отец говорит: «Если кажется, что положение безнадежно и ничего поделать нельзя, подумай, и решение найдется».
— Прошу вас, Синтия! Не надо убивать меня добротой!
Медсестра засмеялась. Как по волшебству напряжение шейных мышц немного спало, но Нина решила не говорить Синтии, что ей стало лучше. А то она станет сыпать мудрыми изречениями отца.
Когда в конце сентября репетиции возобновились, Нина и Вера не сказали друг другу ни слова. Случайно встречая бывшую подругу в театре, Вера с виноватым видом отворачивалась. Нина не считала себя ни в чем повинной. Она не понимала, почему Вера утаивала от нее болезнь матери. Ее скрытность всегда удивляла Нину. С самой первой встречи два года назад в маленькой гримерной она чувствовала в подруге нечто тщательно скрываемое от посторонних. Чем Вера занимается в свободное время сейчас, когда уже не ходит на свидания к Гершу и не играет в карты с Мадам? Сидит одна в коммуналке или наведывается к Нининой маме, когда бывшей подруги нет дома?
Нина избегала общества Полины. Только случайно встретившись в коридорах Большого театра, они обменивались парой фраз. Сыпь покрывала Полинины щеки, на шее — крапивница, на скулах — синеватые пятна. Должно быть, ее по-прежнему заставляют доносить на друзей, и она ужасно нервничает из-за этого. Вот только что она может узнать компрометирующего? Нина, хотя и была уверена, что не совершила ничего предосудительного, старалась держаться от Полины подальше. И при этом жалела бывшую подругу. Какая худая и нервная она стала!