В парализованном свете. 1979—1984

Русов Александр Евгеньевич

Если Викентий Петрович как никто зорко рассматривал зал, то Никодим Агрикалчевич Праведников внимательнее, возможно, чем кто-либо другой, слушал. Его, контрольного редактора и председателя одной из ответственных институтских идеологических комиссий, прежде всего, конечно, интересовали контингент выступавших и реакция зала на характерные неточности, допускаемые отдельными ораторами. К тому же он не хотел повторять чужих мыслей в собственном предстоящем выступлении. Кроме путаницы имени-отчества, не имевшей, видимо, принципиального значения, Никодим Агрикалчевич обратил внимание на некоторые расхождения в биографических данных, сообщенных, с одной стороны, заместителем директора по науке Владимиром Васильевичем Крупновым,

а с другой — многочисленными гостями, делившимися с трибуны своими воспоминаниями. Из вступительного слова можно было заключить, что Самсон Григорьевич окончил Заочный институт Управления, тогда как сторонние товарищи утверждали иное. Кто-то вспомнил, например, что учился с Самсоном Григорьевичем на вечернем факультете Пищевого института, кто-то помянул Политехнический. Иные же и вовсе старательно обходили стороной вопрос о том, какой именно институт заканчивал Самсон Григорьевич и оканчивал ли он его вообще. Возможно, товарищей подвела память, но Никодим Агрикалчевич подумал, что при случае было бы все-таки неплохо заглянуть в личное дело Самсона Григорьевича.

Заросший многодневной щетиной старик Княгинин, в последнее время совершенно опустившийся, всхрапывал на весь зал. Его толкали в бок, он вздрагивал, поднимал мутный взгляд на трибуну, вновь засыпал, и опять кто-нибудь коротким тычком будил его. Сидеть рядом с Борисом Сидоровичем было невыносимо. От него дурно пахло старческой неопрятностью и бензином, хотя откуда было взяться бензину, если старик давно даже близко не подходил к своему вновь заброшенному автомобилю, казалось уж совсем непонятным. Тем не менее бензином откуда-то разило все-таки отчаянно; доносилось даже до Триэса, сидящего несколькими рядами ближе к трибуне.

— Знаете, мы ведь вместе с ним начинали, — склонившись к Сергею Павловичу, шепнул он. — Самсон Григорьевич числился тогда на должности инженера, хотя фактически работал снабженцем…

— Неужели! — оживился Сергей Павлович, будто это было самое интересное из всего им здесь услышанного.

— Между прочим, жила при нем наша лаборатория как в раю… Реактивы, приборы…

Из переднего ряда недовольно оглянулись, но, узнав Сергея Павловича, улыбнулись заискивающе.

— Теперь хорошего снабженца днем с огнем не сыщешь.

— Да… Большая проблема…

Триэс вздохнул, тогда как Сергей Павлович пристально взглянул на сцену, где Самсона Григорьевича было почти не видать из-за наваленных на столе президиума папок, подарков и цветов.

— А что, разве кандидата на должность заведующего отделением найти проще, чем на должность снабженца? — спросил он с поистине академической неосведомленностью и вновь посмотрел в сторону сцены.

Лицо Самсона Григорьевича как бледное пятно маячило на фоне кумачового задника. Под немигающим же взглядом Сергея Павловича оно словно бы сжалось, усохло, и в глазах юбиляра появилась такая печаль, загнанность и усталость, что Сергею Сергеевичу даже стало его по-человечески жаль. Новые подношения окончательно скрыли виновника торжества от взоров публики.

Когда все желающие выступили, стол президиума начали расчищать и расчистили полностью, как бы для того только, чтобы присутствующие смогли убедиться, что Самсон Григорьевич, по-прежнему живой и невредимый, продолжает сидеть за зеленым столом.

Тут председатель собрания обратился к членам ученого совета с предложением ходатайствовать от имени института о присвоении Самсону Григорьевичу почетного звания заслуженного деятеля науки и техники. «Поступило предложение», — сказал Владимир Васильевич, не уточнив, однако, когда и от кого именно оно поступило: от самого ли Владимира Васильевича, от группы ли товарищей, обратившихся к заместителю директора по науке с такой просьбой, или, может, от Самсона Григорьевича.

— Кто хочет выступить?

В зале поднялось несколько рук. Викентий Петрович

Белоуков склонился и шепнул что-то на ухо Владимиру Васильевичу.

— Слово предоставляется… — только еще сказал в микрофон Владимир Васильевич, а Викентий Петрович уже шел к трибуне.

— Это неприлично! — почти в полный голос воскликнул Сергей Павлович. — Сначала приводит в институт этого своего дружка или родственника по общим вопросам. А теперь кукушка будет хвалить петуха за то, что…

— За что? — не расслышал Триэс.

— Белотелов привел в институт Белоукова. Вы разве не знаете? Работает всего ничего — и такое нахальство!

Не дождавшись конца выступления заместителя директора по общим вопросам, Сергей Павлович шумно поднялся с места, собираясь уйти.

— Сейчас голосовать будут, — пробовал удержать его Сергей Сергеевич.

— Это ровным счетом ничего не изменит.

— Ну как же? Ваш голос…

Сергей Павлович, однако, решительно направился по проходу к двери, а Триэс остался в полном недоумении: неужели руководство института предварительно не согласовало вопрос выдвижения Самсона Григорьевича с Сергеем Павловичем?

— Разрешите! — раздался голос с места, и по направлению к сцене проплыла фигура физика-теоретика.

— Я считаю, — взобравшись на трибуну и еще задыхаясь от быстрой ходьбы, заговорил в микрофон Непышневский, — что ходатайствовать о присвоении товарищу Белотелову звания заслуженного деятеля науки и техники преждевременно…

Зал замер. Борис Сидорович Княгинин в последний раз всхрапнул и окончательно проснулся. Виген Германович Кирикиас сидел белый как полотно.

— Во-первых, — продолжал оратор, — товарищ Белотелов не написал ни одного научного труда. Во-вторых, он не развивает никакого самостоятельного научного направления. У него нет ни учеников, ни научной школы, ни научной мысли. То, что говорил предыдущий товарищ, — это вообще какое-то недоразумение. И Самсона Григорьевича, и себя мы ставим в глупейшее положение. Честное слово! Давайте уважать друг друга и науку, которую здесь представляем. Я же… Я от души поздравляю Самсона Григорьевича с юбилеем и прошу на меня не обижаться…

Непышневский взглянул в сторону президиума. Криво улыбнувшись, Самсон Григорьевич кивнул в ответ.

Когда шоковое состояние миновало, Непышневского на трибуне уже не было. Первым пришел в себя Владимир Васильевич. Он тяжело поднялся со своего председательского места и произнес краткую обличительную речь, направленную против безответственных выступлений отдельных товарищей. Его колючий, уничтожающий взгляд, брошенный в зал, точно бумеранг, пролетел над головами, но Непышневского не обнаружил.

Владимир Васильевич предложил голосовать. За предложение о ходатайстве было подано большинство голосов при одном против. Поднятая рука Непышневского выдала его местонахождение. Владимир Васильевич вновь метнул бумеранг. Рука опустилась.

— Кто воздержался?

Воздержался один Борис Сидорович. Триэс голосовал «за» и чувствовал себя при этом гнусно. Внутренне он был на стороне Непышневского.

— Принято абсолютным большинством…

Последующие несколько дней Институт химии только тем и жил. Одни утверждали, что Непышневский окончательно свихнулся. Другие — что причиной всему зависть: Непышневский старше, имеет много научных публикаций, а его никуда не выдвигают. Третьи вспоминали азиатский обычай вешаться у входа в дом своего врага. Четвертые пытались выяснить, какой камень и когда мог положить за пазуху миролюбивый, тихий, скромный теоретик. Пятые, шестые и седьмые, отойдя подальше в сторонку, признавали, что по существу Непышневский совершенно прав, как, впрочем, и Сергей Павлович, почти демонстративно покинувший зал заседаний, а вот по форме… Восьмым, девятым и остальным страсть как не терпелось узнать, что же думают по поводу разыгравшегося скандала первые семь.