В пасти дракона
Шрифт:
– Уезжайте, Елена, из Пекина! Скорее уезжайте отсюда… как только можно скорее… Бросьте всё и спешите… Выехав в полдень, вы к вечеру будете уже в Таку. Там вы легко найдёте европейский корабль, который унесёт вас далеко отсюда… Уходите послезавтра, лучше – если даже завтра, спешите, уходите, пока ещё есть время!..
Вань-Цзы волновался. Его волнение передалось и его собеседнице. Девушка была удивлена и не знала даже что и подумать о загадочных словах гостя…
– Вань-Цзы! – воскликнула она. – Что всё это значит? Почему вы советуете бежать мне
Китаец откинулся всем корпусом назад и голосом, в котором звучали и муки, и слёзы, проговорил:
– Потому что я вас люблю, Елена… Потому что я скорее готов видеть вас принадлежащей другому, чем мёртвой.
Эти последние слова заставили задрожать девушку. Китаец высказался совершенно определённо.
– Как это мёртвой? – поддаваясь волнению, дрожащим голосом спросила Лена. – Кому нужна моя жизнь? Кто убьёт меня?
– Когда пылает костёр, то в нём сгорает и драгоценное дерево так же, как и самое простое! – последовал ответ. – Я вам сказал, Елена, более, чем имел право. Больше я ничего сказать не могу. Уходите, спешите к вашему жениху, он сумеет, быть может, защитить… Теперь прощайте! Ещё раз умоляю вас последовать моему совету.
И Вань-Цзы так поспешно вышел из гостиной, что Лена не успела удержать его.
Её испуг был так велик, что она не обратила внимания на сделанное Вань-Цзы признание в любви. Оно как-то ускользнуло от неё, не поразив даже её слуха, но зато в её ушах всё ещё раздавался чуть слышный шёпот:
«Уходите, пока есть ещё время!»
– Господи! Да что же это всё может значить? – воскликнула девушка. – Этот Вань-Цзы не такой человек, чтобы пугать напрасно… Ясно, что в Пекине что-то затевается… Но что? Он не решился, может быть, даже не смел мне сказать… Какая опасность грозит нам? Нужно сказать всем… нет, только не маме и не Варе: я не хочу пугать их…
Сердце Лены так и билось тайной тревогой… Невольно вспомнился Николай Иванович, о котором она вообще редко вспоминала в последнее время под влиянием кружившего ей голову весёлого общества молодых людей, отчаянно ухаживавших за ней.
«Что-то с ним! – думала с грустью Лена. – Милый мой, дорогой, хороший! Вот кто бы сумел и ободрить меня, и успокоить, да и защитить в минуту опасности!»
Теперь она жестоко порицала себя за легкомыслие, с которым относилась к своему жениху.
«Непременно нужно написать ему, – решила она. – Сегодня же написать и послать на почту с нарочным. Тогда дня через три письмо уже будет у него в руках. Хоть бы папа до тех пор вернулся… Чего он там застрял в своей поездке?.. Такое время!..»
Какое время – этого она, пожалуй, сказать не могла, но предупреждения Вань-Цзы не выходили у неё из головы.
От отца мысли её перешли к брату.
«Пойду, узнаю у Вари, что пишет Миша!.. – вдруг, встряхнув головой, решила Лена. – Чего думать-то раньше времени? Вань-Цзы говорит, что «неизбежного не избежать», и прав он!»
Мать и Варвару Алексеевну она застала в совершенно разных настроениях. Дарья Петровна казалась очень грустной, глаза её
– Вот, Ленушка, покидает нас Варенька, – плаксивым голосом заговорила старушка, едва завидя дочь. – Сиротеем мы…
– Как покидает, мама? Что вы! – воскликнула та. – Быть не может этого!
– Нет, Лена, нет, мама говорит правду, – весело отозвалась Варвара Алексеевна. – Миша прислал письмо, как ты знаешь, и пишет, чтобы я непременно ехала к нему… У них теперь там всё, слава Богу, хорошо и покойно. Жить мы будем в Харбине. Помнишь, он не раз нам писал про него? Есть такой город… Так вот туда… В Никольске-Уссурийском он встретить обещает…
Сердце Лены мучительно сжалось. Варвара Алексеевна была её единственной подругой в Пекине. С остальными молодыми девицами русской колонии, державшими себя с высокомерием, Лена никак не могла сойтись. В Варе она теряла друга, с которым давно уже привыкла делиться всеми своими думами и планами, порой очень широкими.
– Ты едешь? – спросила она.
– Уж как это можно не ехать? – отвечала за Варю Дарья Петровна. – Ведь не кто иной, а муж родной зовёт… Добрая жена ослушаться не смеет.
– Да, Леночка, еду, – твёрдо ответила Варвара Алексеевна. – Как только вернётся папа, а может быть, если он запозднится, так и не дождусь. Миша назначает срок: день и час, когда я должна быть во Владивостоке и выехать в Никольск. Медлить никак нельзя.
Лене стало грустно.
«Вот, она уходит, ей есть к кому стремиться, есть у кого искать защиты, я же не имею даже права говорить о Николае так, как она говорит о брате».
Она ничего не сказала ни матери, ни Варваре Алексеевне, мысли её снова унеслись в Порт-Артур к жениху, о котором необходимость заставляла Лену вспоминать всё чаще и чаще.
8. Первая молния
Тревога, пробудившая Николая Ивановича, была не шуточной. Пламя так и охватывало одну за другой лёгкие постройки в китайском городке. Поднялся слабый морской ветер. Огненные языки так и переносились с фанзы на фанзу. Взовьётся в воздух огненный клуб, взлетит вверх и стремглав падает вниз. Где только он упал, сейчас же раздавался сухой треск, вырывался один, другой клуб тёмно-серого дыма, и вслед за ним вставал ярко-багровый столб пламени, протягиваясь до неба своей огненной вершиной.
Суматоха царила страшная. Китайцы, впрочем, были тихи и спокойны. Они даже и не пытались бороться с огненной стихией. Тупая покорность судьбе была ясно написана на всех лицах этих закоренелых фаталистов, твёрдо уверенных в том, что «неизбежного не избежать»… Зато русские молодцы-солдатики не думали и не размышляли. Они видели, что «красный петух» грозит всему городу, и, не рассуждая, везде отчаянно смело кидались на борьбу с ним.
Николай Иванович поспешно вышел на пожар, чтобы в случае надобности и самому принять участие в этой борьбе с ужасным, всё поглотавшим врагом.