В пасти дракона
Шрифт:
– Где загорелось? У кого? – слышались кругом тревожные вопросы. – Как это могло случиться? Китайцы так осторожно обращаются с огнём.
Пока ещё никто не мог ответить на эти в сущности совершенно второстепенные вопросы. Не всё ли равно, где загорелось, когда огонь усилился уже до того, что пожар угрожал быстрым истреблением всему городку?
Никто пока ещё не знал, что загорелось в фанзе бедного старого Юнь-Ань-О.
Дружные усилия сибирских солдат, к которым присоединились оправившиеся и пришедшие в себя китайцы-полицейские, наконец увенчались успехом.
Зинченко усердно работал вместе с другими солдатиками. Он был одним из первых, прибежавших на пожар. «Китайскую грамотку» от него взяли, протокол о нападении на него неизвестного ему китайца составили. На другое утро должно было начаться расследование – никто особенной важности этому столкновению не придавал, и причиною его считали скорее казака, чем китайца. Тем не менее, Зинченко сразу же почувствовал облегчение: теперь долг службы был окончательно исполнен им, и казак решил немедленно же повидать приятеля-китайца, чтобы разузнать у него истинную суть всего происшедшего.
Теперь и ему самому невольно думалось, что подозрительный китаец, которого он дважды видел в тот день, – жених Уинг-Ти и хотел убить его не иначе как под влиянием чувства ревности. Зинченко был даже доволен, что всё так вышло. Хорошенькая Уинг-Ти не на шутку затронула сердце удалого казака, и ему очень неприятна была мысль о каком бы то ни было соперничестве. Но едва только Зинченко очутился на улице, как огромный столб пламени ослепил его.
– Да никак это у Юнанки! – так и вздрогнул казак. – Что же это такое? Уж не образина ли поджёг… От этого народа всё статься может… Ахти, беда какая!
Он стремглав кинулся бежать к фанзе Юнь-Ань-О. Тревога уже была поднята, взводы солдат спешили к месту пожара. Зинченко не пристал ни к одному из них. Он был впереди всех. Но когда казак прибежал к ближайшему от объятого огнём дома месту, фанза его приятеля представляла из себя пылающий костёр, она полностью была объята огнём.
«Где же Юнанка? Неужели он сгорел?.. И Уинг-Ти? – весь дрожа от волнения, думал обеспокоенный донельзя казак. – Поджёг, образина, как пить дать поджёг… Ну, попадись он мне теперь!»
Около пожарища он увидел Чи-Бо-Юя и Тянь-Хо-Фу, сыновей старого китайца. Оба парня стояли, беспомощно сложив руки, и глядели на огонь, не трогаясь даже с места, чтобы пробовать затушить его. Только когда пламя вдруг устремлялось к ним, инстинкт заставлял их несколько отодвигаться.
– Вы чего стоите, бездельники? – закричал им Зинченко. – Где отец, сестра?
– Почём мы можем знать это? – пожимая плечами, отвечал Чи-Бо-Юй.
– Как почём? Кто же должен знать?
– Всесильный Ианг знает всё…
Зинченко вспылил.
– Эх вы! – закричал он. – А ещё на русскую службу хотите! Куда вам. Ну, живо за мной!
Окрик подействовал. Китайцы так привыкли к
Шатов тоже совершенно верно определил как место начала пожара фанзу Юнь-Ань-О. И ему показалось, что между этим бедствием и тем, что произошло при нём в фанзе старого китайца, есть неразрывно-тесная связь. Он поспешил к тому месту, где была фанза старика, но ему так же, как и другим, долго нельзя было подступиться к пылающему костру, в который быстро обратилась лёгкая постройка. Ещё издали он заметил Зинченко, усердно растаскивавшего пылающие бревёшки.
– Где сестра-то, спрашиваю я вас? – говорил он Чи-Бо-Юю и Тянь-Хо-Фу. – Её словно бы не видать нигде…
Уинг-Ти и в самом деле нигде не было.
Братья попробовали было поискать её в толпе, но сколько они ни расспрашивали попадавшихся на глаза знакомых, никто не видел маленькой китаянки.
С этим печальным ответом оба сына старого китайца вернулись к Зинченко. У казака даже холодный пот проступил на лбу, когда он услыхал, что Уинг-Ти пропала.
– Господи, да неужели она сгорела? – воскликнул молодец, и кровь хлынула ему в голову.
Только теперь вполне определилось его чувство к маленькой китаянке. До того Зинченко только «баловался», как думал он, а теперь он уже чувствовал, что любит эту Уинг-Ти всем своим простым, не испорченным ещё веяниями жизни сердцем.
Об отце своей возлюбленной, старом Юнь-Ань-О, Зинченко теперь и не думал. Участь старика мало интересовала его. Пока что он думал лишь о том, что странную для него задачу можно разгадать только при помощи старика, и потому так усердно разыскивал его…
Оторвавшись на минуту от своей работы, он увидал Шатова и поспешил к нему.
– Ваш-бродь, дозвольте высказать соображение.
– Говори, какое?
– Ведь это не кто иной, как образина, «красного-то петуха» подпустил!..
– Какая образина?
– Да та самая, что на меня с ножиком полезла…
– Ты-то почём знаешь?
– Окромя него некому, ваш-бродь. Вот и Уинг-Ти пропала… Извольте судить, кто виноват…
– Какая Уинг-Ти?
– А девчонка, старикова дочка…
– Ты-то почём знаешь?
– Сердце говорит! – совершенно неожиданно сорвалось с языка у Зинченко; он густо покраснел и докончил уже застенчиво: – Извините, ваше благородие!
Шатов улыбнулся ему в ответ.
– Вот как! Ну, увидим, правду ли говорит твоё сердце!..
– Сердце-то – самый важный вещун, ваше благородие, – осмелел совершенно оправившийся от смущения казак. – Простите, ваше благородие, пойду потружусь ещё…
Он отошёл и вместе с сыновьями Юнь-Ань-О усердно принялся растаскивать тлевшие бревёшки фанзы.
Вдруг из груди казака вырвался крик не то испуга, не то изумления:
– Юнанка… мёртвый!
Среди оставшихся брёвен действительно был виден труп старого китайца. Он почти что сохранился. Упавшая крыша прикрыла его, и тело старика обуглилось только местами…