В пещерах мурозавра
Шрифт:
– Очень мило! Вы сделали то, что никому, кроме меня, и уж никак всем нам вместе делать не следовало. Бабушка Тихая из любви к сладкому, а Нюня и Бабоныко вообще неизвестно зачем - не пищи, Нюня!
– выпили Фимины уменьшительные таблетки, и теперь никто и не знает, где мы.
Сначала Нюня даже боялась глядеть вокруг себя, но тут осмелилась и огляделась. Перед ней простиралось огромное поле, пересеченное канавами. Поле было красно-бурого цвета, неровное, волнистое и все-таки удивительно мертвенное. "Это же... пол", - сообразила Нюня. И оттого, что маленькая Фимина комната превратилась в
– быстро цепляясь шестью неестественно вывернутыми ногами за неровности, ловко пробиралось то самое чудище, которое они видели этой ночью мертвым на пустыре!
– Динозавр!
– крикнула в ужасе Бабоныко, которая тоже смотрела вверх.
– Скорее уж... мурозавр, - откликнутся Людвиг Иванович.
– Даже не мурозавр, а обыкновенный...
– А я знаю!
– закричала Нюня. В эту минуту она уже действительно знала, что чудища там, на пустыре, и здесь, на крышке стола, - обыкновенные муравьи.
Но не успела она все это хорошенько обдумать, как дунул сильный ветер, бабушка Тихая вдруг вскочила и бросилась к ближней канаве (только потом Нюня сообразила, что это щель в полу). Под ногами все заколебалось, затряслось, что-то огромное и страшное надвигалось на них. Нюня схватила Бабоныку за руку и побежала вслед за Тихой. Подталкивая и прикрывая их, за ними спешил Людвиг Иванович. Добежав, Нюня увидела в канаве земляной уступ, на котором ничком ("как в кино про войну") лежала бабушка Тихая. Сзади прогрохотало, и они попрыгали в канаву и растянулись на земляном уступе рядом с Тихой. Деревянная стенка возле них оглушительно завизжала и затрещала, и света над ними не стало. Потом вдруг снова сделалось светло, и невнятный прерывистый гул отдалился.
– Ехвимкина мать шастаеть, - сказала бабушка Тихая, поднимаясь с земли и отряхивая юбку.
– Э-то Фи-ми-на ма-ма?
– Нюне так часто приходилось теперь удивляться, что она даже радоваться этому не успевала.
Между тем Людвиг Иванович, о чем-то задумавшись, сидел на краю уступа в том месте, где трещина уходила вглубь. Потом вскочил и направился к ножке стола, еще подумал секунды две и решительно зашагал по неровному полю, приглядываясь к тем канавам, которые для больших людей были просто трещинами в полу.
– "Третья щель от левой ножки стола", да?
– догадалась Нюня.
Теперь вид у Людвига Ивановича был не столько озабоченный, сколько довольный, хотя напевал он очень мрачные стихи:
Наше положение,
скажу без утешения;
нисколько не бле-стя-ще-е.
Мое такое мнение,
что это уменьшение
несчастье настоя-ще-е!
– Людвиг Иванович! Дядя Люда! А еще что это такое: "зекн сио ахкоп" и дальше?
– Ну это-то как раз проще простого. Это значит: "Когда все будет готово, выпить таблетку".
– А что это за язык? А откуда вы его знаете? А скажите еще что-нибудь! затараторила Нюня.
– Сказать еще что-нибудь? Пожалуйста: "Ф тнчоя ивзиза хюотдчнпдиф с униюоунш".
–
– "Ф тнчоя" - значит "я нашел". "Я нашел способ уменьшиться в размерах".
– Я же вам говорила, что Фима - гениальный ребенок. И к тому же - обормот!
– убежденно сказала Бабоныко.
– Обормо-от?
– поразилась Нюня.
– Так называется человек, который знает много языков, - важно пояснила Бабоныко.
– Человек, который знает много языков, называется, милая Матильда Васильевна, не обормот, а полиглот. К тому же это не язык, это Фимин шифр.
– Контрразведка - я так и знала, - совсем обрадовалась Матильда Васильевна.
– А вы расшифровали! Гениально!
– Геняльно!
– передразнила Тихая.
– Вот раздавить тебя каблуком Хвимкина мать - вот и будеть геняльно!
– Неправда!
– испугалась Бабоныко.
– Людвиг Иванович, скажите, это же неправда?
– К сожалению, Тихая права - положение очень и очень серьезное. Мы можем находиться рядом с людьми несколько часов, а люди и знать не будут и могут даже раздавить нас, как чуть не раздавила Фимина мама.
– Уж как вы тут ерзали ногами...
– проворчала Тихая.
– Не надо было есть чужих конфет, - не выдержала Нюня.
– Но разве мы не в состоянии сообщить о себе, позвать на помощь?
– все не могла смириться Бабоныко.
– Нас не услышат.
– Но... это же ужасно!
– А ему весело, - проворчала Тихая.
– А я знаю!
– закричала Нюня.
– Я знаю, почему вы веселый! Потому что вы теперь знаете, что стало с Фимой, правда?
– Что же с ним стало, как ты думаешь?
– Он... Он уменьшился! Он нарочно уменьшился, чтобы...
– Чтобы?..
– переспросил Людвиг Иванович.
– Не знаю, - призналась Нюня.
– Не знаю зачем. Знаю, что зачем-то, но не знаю зачем.
– Так-так! А ну, давайте-ка мысленно вернемся к весне этого года. Вспомним по порядку, как это происходило.
– Давайте, - с жаром поддержала Нюня.
– Я все хорошо помню!
Глава 22
Спор у ножки стола
– Итак, - начал Людвиг Иванович, - однажды весной к вам в дом поселился мальчик Фима...
– С сундучком, - нежно сказала Нюня.
– Мальчик вел себя несколько необычно...
– вспоминал Людвиг Иванович. Вместо того чтобы играть в футбол или в казаков-разбойников, он...
– Исследовал!
– крикнула Нюня.
– Фулиганил, цветы ташшил, то вонь, то тварь напушшал, - вставила Тихая.
– Он проводил биологические опыты - скажем так. Фима и до этого читал о животных, о насекомых, а увидев, как много в доме и в саду муравьев, особенно заинтересовался ими...
– Муравей, знаете, какой... развитый! Я знаю! Он уже двадцать пять миллионов лет развитый!
– быстро, чтоб ее не перебили, вставила Нюня.
– ...Так вот, Фима узнает о муравьях поразительные вещи. Узнает, что люди тратят столько же сил на борьбу с ними, сколько и на дружбу. Узнает, что муравьи спасают леса и сады от вредителей, с которыми сами люди справиться не умеют, что люди хотя и научились расселять полезных муравьев, но по-настоящему управлять ими не могут...