В пещерах мурозавра
Шрифт:
– Будем мужественны! Вперед, друзья-сограждане, по такой далекой и милой планете!
– Почему же далекой?
– резонно возразила Нюня.
– Мы же, наоборот, прямо в нее залезли, ну, в планету, в общем.
– Если уж "за", то надо и "вы", - непонятно сказал дядя Люда и тут же объяснил:
– За-лезли, так надо бы и вы-лезти.
– Зачем мне темницы и чудища эти?
скажу я печально и кротко.
Мне нравится больше ходить по планете,
чем влазить планете в середку.
–
– спросила Нюня строго.
– Если бы вам было очень интересно, прибавила она, вспомнив Фимины слова, - вам бы уже не было страшно. Страх бывает от невежества и равнодушия.
Дядя Люда даже присвистнул от удивления.
Бабоныко сказала с одобрением:
– Девочка моя, тебя облагородило общение с Фимой!
А бабушка Тихая неизвестно к чему заметила:
– Человек из еды живеть!
На этот раз никто ей не возразил, каждый и сам думал о еде. Все замолчали.
Шла Тихая последней, и остальные не сразу заметили, что она исчезла. Заметили, только когда начался крутой спуск и Нюня хотела помочь ей.
– Дядя Люда, Тихая пропала!
– закричала она.
– Ну, вот, - задумчиво сказала Бабоныко, - твердила о еде, ее кто-то и скушал.
– Как бы не так, бабонька! Стала бы она молчать, как же!
– Ти-ха-я-аааа!
– крикнул изо всех сил Людвиг Иванович.
Бабоныко и Нюня подхватили:
– Ти-ха-я-аааа!
Никто не отзывался.
– И фонарь пропал, - заметила Нюня.
– Это уже хорошо, - почему-то сказал дядя Люда.
– Кто помнит, сколько боковых тоннелей мы прошли после того разговора о еде?
– Я! Я знаю! Сейчас вспомню... Пять!
– Хорошо. Начнем искать, заходя в каждый тоннель.
Ни в первом, ни во втором тоннеле никого не оказалось. И в третьем тоже, на первый взгляд, никого не было, но Нюня заявила, что видела, как оттуда мелькнул розовый свет.
– Тебе показалось!
– громко сказал дядя Люда и, несмотря на уверения, утащил Нюню к следующему тоннелю.
Сам же, без света, на ощупь, тихонечко вернулся к третьему тоннелю. Еще когда они, проходя мимо, светили в него, Людвиг Иванович заметил в глубине крутой поворот. Теперь дядя Люда пробрался к нему и замер, держа наготове фонарик. Вот мимо промчался муравей; вдруг шорох его бега прервался, раздалось знакомое ворчание, и дядя Люда, включив фонарь, увидел возле муравья бабушку Тихую - она деловито щекотала муравья антенной. От неожиданно вспыхнувшего света Тихая выронила антенну и обернулась, так что капля нектара, которой угостил ее муравей, упала прямо на узелок волос.
– Поисть спокойно не дадуть, - буркнула она.
– Кушайте на здоровье, - сказал удивленно дядя Люда, - однако надо предупреждать, когда вы уходите на обед. Да и неплохо бы поделиться опытом с нами.
Он привел Бабоныку и Нюню и велел смотреть.
На этот раз Тихая сработала
– Вот только глотать трудно, - пожаловалась Тихая, - пока научишься, и в нос лезеть, и по мусалам течёть.
– Какой ужас!
– закрыла глаза ладонью Бабоныко.
– Я не могу справиться с отвращением!
– А молоко пьешь?
– презрительно отозвалась Тихая.
– Оно уж и вовсе промеж ног у коровы висить. Э, да хватить едоков и без вас, дураков!
– Ну-с, так, теперь попробую я, - сказал Людвиг Иванович.
– Проблему питания надо решать!
Он поудобнее взял антенну и вышел на середину тоннеля. Первый же муравей был остановлен. Дядя Люда пощекотал его, и муравей выплюнул каплю прямо ему в лицо.
– О боже, я не могу больше!
– сказала Бабоныко.
Нервным движением вытащила она из глубокого кармана флакончик и отвернула крышку. Однако поднести к носу не успела. Пробегавший мимо муравей резко затормозил, несколько раз бухнул брюхом об пол и, грозно разведя жвалы, кинулся на нее. Бабоныко взвизгнула и швырнула в муравья флакон. Пахучая жидкость растеклась по телу муравья, сейчас же к нему ринулись другие муравьи и мгновенно разорвали его.
– Ах!
– сказала Матильда Васильевна и без чувств повалилась наземь.
– Бабонька!
– бросилась к ней Нюня.
Вдруг какой-то муравей схватил Бабоныко и побежал прочь.
– Отдай!
– закричала Нюня, вцепившись в Матильду Васильевну.
Людвиг Иванович кинулся на помощь, но поздно - копошащийся клубок тел исчез в глубине тоннеля.
Глава 30
Святая святых
Фимка стоял в камере матки и озирался. Он был похож на "неверного", пробравшегося во дворец эмира. Как-то он читал книжку про одного ученого, который хотел знать все языки и жизнь всех народов. И вот этот ученый проник в "святая святых", в город "ста тысяч садов" и в толпе дервишей, сам не отличимый от них, слушал музыку и отбивал такт ногой. По этому движению сын эмира распознал в нем "неверного", но не стал выдавать, пораженный в беседе его мудростью.
Здесь, в центре муравейника, мудрость была никому не нужна и возникни малейшее подозрение, что он не свой, - от Фимки в одну секунду не осталось бы ничего. Ведь это было сердце муравьиной семьи, ее будущее, ее вечность. Каждый из рабочих муравьев живет год, матка - лет восемнадцать, но муравьи существуют миллионы лет и в камере царицы создается их бессмертие.
Заметив в глубине нечто похожее на цистерну, Фимка подошел ближе. Оказалось, это и есть Муравьиная Матка, Царица. Огромная, раздутая, она не сдвигалась с места, а только шевелилась - в красном свете фонарика блестел, как лакированный, огромный ее живот.