В плену Левиафана

Платова Виктория Евгеньевна

— А хотели бы побывать? В Америке?

— Не знаю.

— А я бы хотел. Там много наших, итальянцев. Слыхали что-нибудь об этом?

— Слыхал что-то такое.

— С деньгами там не пропадешь.

— С деньгами нигде не пропадешь, — Нанни все еще не мог понять, к чему клонит Селеста.

— Эээ… не скажите. Знавал я состоятельных людей, которые сгинули. Да так, что даже отыскать их следы невозможно. А все потому, что не поняли сразу, откуда ветер дует.

— А ты, стало быть, понимаешь.

— Держу нос по ветру, скажем так.

И до этого демон-Даниэль был неприятен лейтенанту, а теперь стал и

вовсе отвратителен. Он не похож на человека, что водит знакомства с «состоятельными людьми». Ни в один приличный дом его бы не пустили — дальше кухни, дальше гаража. Жулик. Мелкий аферист, пытающийся поймать рыбку в мутной воде. Как он прибился к альпийским стрелкам, людям благородным и отважным, — загадка. Наверняка подделал какие-то бумаги… Но какой смысл? Служба в альпийских батальонах тяжела, а то, что их взвод попал в полосу затишья, — всего лишь случайность. Все может измениться в любой момент, стоит только начаться серьезным боям за перевалы. Нанни сомневается в себе, но может полностью положиться на Барбагелату, на юного, но отважного Тулио, на Альберто Клеричи. А на Селесту рассчитывать не приходится. Он — не тот человек, который прикроет в случае опасности, что он делает здесь? Чего выжидает? Если бы он дезертировал, ушел в долину и не вернулся — Нанни сразу бы стало легче.

Нет.

Как раз этого Нанни боится больше всего. Боится остаться без морфия, пора бы уже назвать вещи своими именами! Оттого и продолжает разговор с Даниэлем-демоном, Даниэлем — кукольной головой: иногда она кажется лейтенанту фарфоровой, иногда — тряпичной. Все, что может выдать истинные намерения Селесты, волшебным образом исчезает из поля зрения. Вот и выходит, что он смотрит на Нанни то наполовину стертыми глазами, а то и вовсе пустыми глазницами. За все остальное можно не беспокоиться, куклы скупы на мимику.

И Селеста — скуп.

Его фарфоровый подбородок не шелохнется, его нарисованные брови недвижимы, и лишь нижняя губа отлипает от верхней: в тот самый момент, когда он произносит очередную фразу. Ощущение такое, будто рот открывает гигантская марионетка. Если присмотреться внимательнее, наверняка увидишь нитки, приводящие в движение весь механизм.

— Вы ведь любите свою жену, лейтенант, — Селеста произнес слово «жена» с максимально возможной осторожностью и даже нежностью, но это вызвало в лейтенанте лишь чувство неприязни. Словно Даниэль ухватился немытыми, неловкими руками за чрезвычайно хрупкую вещь, еще секунда — и она треснет в пальцах.

— Да. Я люблю свою жену.

— И беспокоитесь о ней.

— Да.

— И о малютке-сыне тоже.

Еще одна хрупкая вещь в дополнение к первой; тонкие, как бумага, чашечка и блюдце с просвечивающим рисунком, лучше бы Селесте и вовсе их не касаться!

— Да. Я беспокоюсь о них обоих.

— Если бы они оказались поблизости, беспокойство было бы не таким сильным?

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Она вам не пишет, — и снова Нанни не обнаружил вопросительного знака в конце предложения Селесты. — Вы, наверное, волнуетесь, не знаете, что с ней?

— Я не так давно здесь, как ты правильно заметил. Наверное, письма еще не дошли.

— Или у нее нет возможности отправить письмо. Такое тоже может быть. А ведь и двух строчек бы хватило, чтобы вы вздохнули спокойно. «Дорогой, я жива, и с сынишкой все в порядке»… Или как она вас

там называет?

«Морячок». Виктория называет Нанни «морячок».

Мой морячок, что не слишком вяжется с униформой лейтенанта берсальеров. Не потому, что Нанни мечтал когда-то стать морским офицером, это была слишком мимолетная, слишком пугливая мечта. Из-за маленькой яхты, стоявшей на приколе в порту Массавы, — его, Нанни, яхты. Путь до Массавы из Асмэры занимает не так уж много времени, а с Викторией, которая сидит рядом, на пассажирском сиденье автомобиля, время и вовсе пролетает незаметно. За эти нечастые прогулки на яхте Нанни и получил прозвище «морячок», но Селесте знать об этом совсем не обязательно.

— «Дорогой, я жива, и с сынишкой все в порядке»… — снова повторил Селеста. — Вы бы дорого отдали, чтобы прочесть это. Чтобы услышать.

— Да. — К чему спорить с очевидным?

— Думаю, я мог бы помочь вам связаться с женой. И не только это.

— Что же еще?

— Она ведь обитает сейчас где-то на побережье, так? Недалеко от Римини, в Каттолике.

Нанни пытается вспомнить, когда успел рассказать об этом ушлому парню Селесте. Они ни разу не вели подробных доверительных бесед, как это бывает у лейтенанта с Барбагелатой. Все ограничивается приемом-передачей порошков, во время этого сакрального акта Нанни чувствует себя преступником. Если бы Виктория узнала об этом…

Она никогда не узнает об этом.

Нанни возьмет себя в руки и отвяжется от морфия в самое ближайшее время. И от Селесты заодно. Но когда же он успел проговориться о Каттолике? О ней знает лишь Барбагелата, но тот и слова лишнего демону-Даниэлю не скажет.

— Удивляетесь, откуда я знаю? — Селеста как будто прочитал мысли лейтенанта. — Просто я кое-что нашел несколько дней назад.

— Что же?

— Билет.

— Какой билет?

— Железнодорожный. Железнодорожный билет на Каттолику, уже пробитый. Зачем хранить картонку, которая никогда больше не пригодится, подумал я. Только из сентиментальных соображений. Только из-за того, что с этим билетом что-то связано…

— И где же ты нашел билет?

— В казарме, на полу. Он вывалился у вас из кармана.

— Ты не мог его найти, Селеста, — Нанни почувствовал, как кровь прилила к лицу.

— Но я нашел, — кукольная голова подмигнула лейтенанту сразу двумя полустертыми глазами. — Смотрите, вот он!

Через мгновение маленький рыжеватый кусок картона перекочевал в руки Нанни. Так и есть, Каттолика, седьмой вагон, двадцать первое место. Это место занимал лейтенант Нанни Марин в поезде, который мчал его к жене. В краткосрочный отпуск после ранения. Плечо болело уже тогда, рана все не затягивалась, но Нанни не обращал на это никакого внимания.

Счастливые времена. Счастливый поезд. Счастливый билет.

— Что же ты не отдал его сразу?

— Эээ… Отдаю теперь.

Нанни никогда не носил этот билет в кармане. Он хранил его за отворотом бустины. Там же, где и все остальные свои сокровища. А демон просто обшарил сумку лейтенанта своими лапами (теперь они кажутся Нанни липкими, как у паука), перетряхнул ее до основания, влез в самое сокровенное. Нагадил в прошлом Нанни и попытался испачкать будущее. А что же сам Нанни? Вместо того чтобы двинуть мерзавцу по физиономии, стоит и переминается с ноги на ногу.