В плену отражения
Шрифт:
— Черт знает что, — сказал Тони. — Хорошо, что мы успели.
Я слегка укусила его за ухо, напоминая о себе. То есть представила, что укусила, но он почувствовал и ойкнул.
— Это ты? — спросил он.
— Нет, — проворчала я, — призрак оперы.
Тони покачнулся и вцепился в край стола.
— Сестра Констанс, — простонал он, — вы можете что-то сделать со мной? У меня больше нет сил. Или свяжите, иначе я сейчас свалюсь и поползу обратно. Светлана знает, каково это.
Ни слова не говоря, аббатиса пошарила на полке, подсвечивая себе масляным светильником, и достала моток веревки. Тони посмотрел по сторонам.
— Подождите еще чуть-чуть, мастер, сейчас он освободит вам место, — сказала она с усмешкой. — Думаю, то, что уже исчезло здесь, сейчас появляется потихоньку в том месте, где он должен быть.
Наконец все было кончено. На скамье осталось только влажное пятно, которое сохло на глазах. И вот уже ничего. Пустая скамейка. Ни волоска, ни нитки от одежды. Тело, к которому я за несколько месяцев успела привыкнуть, исчезло, как будто его никогда и не было.
Тони подошел к скамье, осмотрел ее с опаской, словно там мог прятаться скорпион, и лег на нее. Сестра Констанс заставила его повернуться на бок, задрать юбки и подтянуть колени к животу. Связав лодыжки, она пропустила его руки между ног, связала запястья, а потом притянула их к лодыжкам.
— Простите, я знаю, что так неудобно, но иначе вы постараетесь сползти. Впрочем, веревка еще осталась, я могу вас еще и к скамье привязать.
Я смотрела, как она заматывает Тони в паучьи тенета, и тихонько посмеивалась. В прошлый раз я тоже испытала это пьянящее чувство свободы и безудержной радости, но сейчас, после бесконечной пытки чудовищной болью, эйфория была несравнимо большей. Я ощущала себя фонтаном разноцветной пузырящейся газировки — почему-то именно так.
Когда сестра Констанс наконец оставила Тони в покое, он несколько раз слабо дернулся и затих.
— Отдохните, мастер Энтони, — сказала она. — Вам придется потерпеть еще часа два, не меньше. Мне надо сварить дракона.
— Что?! — одновременно вскрикнули мы с Тони. — Дракона?!
— А вы как думали? Чтобы освободить дух от тела, достаточно отвара нескольких трав и особого гриба. Но чтобы освободить тело от памяти о прежней жизни, необходимо очень сильное средство. Кровь нерожденного дракона. Впрочем, я слышала, еще помогает купание в водах подземной реки Леты, но кто знает, как ее найти. Да и существует ли она на самом деле.
— Но дракон… он же… — промямлила я.
— Если вы беспокоитесь о… как там его зовут? Джереми? Так зря беспокоитесь. С ним ничего не случится. Забыли? Все уже случилось. Яйца пролежали в гнезде весь положенный срок, драконы вылупились, один из них вырос. Чтобы ни происходило в Отражении, в будущем… в настоящем будущем ничего не изменится.
Она взяла факел и вышла из хижины. Проснулась сестра Агнес, маленькая сухонькая старушка с седыми волосами, заплетенными в жидкую косичку. С минуту посидев на скамье, она перекрестилась, встала, попила воды, зачерпнув ковшом из ведра. Посмотрела сквозь лежащего Тони, что-то пробормотала и снова умостилась на скамье, укрывшись с головой тонким одеялом.
— Как ты? — спросила я, подобравшись поближе к Тони.
— Нормально, — пробормотал он. — А ты?
— Прекрасно! Если так чувствует себя человек после смерти, я больше не боюсь умирать. Меня как будто из тюрьмы выпустили.
— Счастливая, —
— Не разговаривай, — посоветовала я. — Тебе еще долго терпеть. Я просто побуду рядом с тобой.
— Знаешь, так ты мне нравишься гораздо больше, — не послушался меня Тони. — Я могу представлять тебя такой, какой захочу.
— Больше, чем Светой? — обиделась я.
— Больше, чем Мартином, дурочка, — Тони выжал из себя что-то похожее на сдавленный смешок. — Интересно, где он сейчас?
— Смотря что… или кого ты имеешь в виду. Дух или душа — где-то вместе с Маргарет. Кости в склепе в Пфорцхайме. А его отражение мучается от раны в Стэмфорде. То есть, не мучается, конечно. Ну, ты понял.
— Интересно, кто это его так?
— А ты как думаешь?
— Неужели Стоун? — не слишком удивился Тони.
— А кто ж еще? Но вот еще что. Что Стоун делал в Стэмфорде? У слуг в Скайхилле нет выходных дней. Их даже в деревню отпускают только по какой-то очень важной причине. А уж в город — и подавно. Разве что с поручением. Но с каким поручением могли отправить помощника повара — я еще там об этом подумала. Кто-то мог увидеть Мартина, передать в замок, что он вернулся. Может быть, это было вполне определенное поручение, а?
— Убить его?
— Пуркуа бы и не па? Это только дурочка Маргарет могла думать, что никто ни о чем не догадывается. Сначала она отказалась ехать в Лондон. Потом наглухо засела в своей комнате, откуда Элис постоянно выносит лохань. И варит на кухне кислое питье. Небось, весь запас сушеной вишни извела. А прачки?
— А что прачки? — не понял Тони.
— А то. У Миртл тысячу лет не было месячных. А кровь застирывают отдельно, в холодной воде. Если два месяца подряд такого белья не было, неужели никто из прачек этого не заметил?
— Черт возьми, Света! Еще как было! Я все простыни изгадил!
— Черт возьми, Тони! — злорадно хихикнула я. — Это ты изгадил, а не настоящая Маргарет. Твои загаженные простыни они даже не увидели.
— Ладно, допустим, — не стал спорить Тони. — Но почему тогда Хьюго или Роджер молчали? Делали вид, что ничего не знают?
— Во-первых, твердой уверенности не было, вот почему. Мало ли почему такое может случиться. В средние века это с женщинами часто бывало. Да и не в средние тоже. Особенно, если они тощие. Или психуют. Во-вторых, надеялись, что все само как-нибудь устроится. Мало ли. Выкидыш. Или все-таки дуром удастся замуж сплавить. Но Мартина на всякий случай решили убрать. Они ж не знали, кто он такой на самом деле. Если б знали, наверняка сэра Грегори отправили бы в сад, а Мартину поднесли бы ее на блюдечке с розовой ленточкой.
Вошла сестра Констанс, и я перебралась поближе к столу, на который она положила грязно-голубое яйцо. Погасив факел и поставив его в стойку, аббатиса подстелила на стол полотно и осторожно надбила скорлупу. Хижину освещали только огонь в очаге и тусклая масляная коптилка, но я теперь прекрасно видела и в темноте.
Осторожно отколупывая кусочек за кусочком, сестра Констанс полностью очистила содержимое яйца. В белой пленке бугрилось нечто размером с грейпфрут. Положив его в котелок, она надорвала пленку и легко сняла ее. В маслянистой голубой жидкости плавал лазурного цвета зародыш, свернувшийся, как броненосец в момент опасности. Я на расстоянии чувствовала его слабую пульсацию.