В плену страсти
Шрифт:
— Думаю, элементарная вежливость требует ответить девушке. Это самое меньшее, что вы можете для нее сделать.
Да это же открытое оскорбление, причем превосходно сформулированное! — возмутился Герберт. И от кого же — от секретарши!
— Да неужто? — осведомился он, с трудом сдерживая раздражение. — А вам случайно не приходило в голову, что у меня может быть веская причина не отвечать на эти письма?
— Некоторые мужчины нарочно набивают себе цену! — храбро выпалила Бетани. — Изображают равнодушие, чтобы вернее приманить
— Вижу, я изрядно вырос в ваших глазах, — саркастически усмехнулся Герберт.
— Я только предполагаю, — пожала плечами Бетани. — Я же вас практически не знаю.
— Совершенно не знаете! — прорычал Герберт. — В противном случае вы бы не считали меня самовлюбленным эгоцентриком! И для самоутверждения мне вовсе не нужно поощрять сентиментальных школьниц, изнывающих от неразделенной любви!
— Школьниц? — переспросила Бетани, и вид у нее при этом был настолько потрясенный, что Герберт нахмурился еще сильнее. — Неразделенная любовь?
— Ну и нечего тут изображать праведное негодование, — недовольно поморщился он. — В конце концов мне только тридцать три — до пенсии еще далеко, верно? Как бы то ни было, она совершеннолетняя. В прошлом месяце ей исполнилось семнадцать.
— И у вас с ней роман, — кивнула Бетани с весьма умудренным видом.
Герберт сам себе удивлялся: и с какой стати он так раскипятился? Может, потому, что не привык, чтобы едва знакомые люди воспринимали его заведомо враждебно. Но в чем бы причина ни заключалась, в этот момент больше всего на свете ему хотелось схватить дерзкую секретаршу за плечи и основательно встряхнуть.
— Черт подери! — выругался он. — По-вашему, я — герцог Синяя Борода? Нет, ни о каком романе речь вообще не идет. Девочки-школьницы меня отродясь не возбуждали.
— Тогда в чем же дело? — озадаченно спросила Бетани. — Как ее зовут, в конце концов? И чего она хочет?
Герберт тяжело вздохнул. Он всегда считал, что личная жизнь на то и личная, чтобы не делать ее достоянием общественности. Но если Даньелл начала писать и звонить ему на работу, он неизбежно будет скомпрометирован, если забудет об осторожности.
— Ее зовут Даньелл, — нехотя отозвался босс. — И она вбила себе в голову, будто без памяти влюблена в меня.
— Но почему?
Невзирая ни на что, Герберт разразился смехом. Он запрокинул голову и захохотал во весь голос. Даже если бы его самомнение и впрямь выросло до гигантских размеров, то этот бесхитростный, короткий вопрос немедленно поставил бы его на место. Но тут огромные серые глаза затуманились, в них явно читался упрек. И Герберт снова разозлился не на шутку.
— А вы как думаете? — возмущенно осведомился он. — Уж не потому ли, что я коварно насладился ее невинностью, едва деточка вышла из пеленок?
— Герберт!
— По-моему, ханжески-озабоченное выражение вашего лица демонстрирует именно это, если не хуже, так, Бетани?
— Ничего
— И вы со всей очевидностью встали на ее сторону!
— Ни на чью сторону я не вставала! Я пожалела девушку, вот и все.
— Несмотря на то что ее вы совсем не знаете, а со мной знакомы весьма поверхностно, — негодующе продолжал он. Синие глаза его потемнели, как грозовое небо. — И истинного положения вещей вы вообще не представляете!
— Может, и так, — не стала возражать Бетани. — Тогда почему бы вам не рассказать мне все как есть?
Герберт скептически поджал губы. Он с детства привык считать, что открыто выказывать свои чувства — это признак слабости, а изливать душу незнакомому человеку и вовсе недопустимо.
Но нельзя же было просто-напросто закрыть глаза на ситуацию, которая угрожает выйти из-под контроля. А Бетани — человек непредвзятый. Даньелл она совсем не знает. И мнение свое выскажет честно и откровенно. Так почему бы не довериться собственной секретарше? Что в этом постыдного?
— Может, и впрямь стоит, — медленно протянул Герберт.
Бетани ушам своим не верила. А босс ее как ни в чем не бывало поудобнее устроился в кресле и, сощурившись, принялся внимательно ее разглядывать — точно замысловатый чертеж.
— Хорошо. — Он кивнул и задумчиво улыбнулся. — Убедили. Я расскажу вам историю про Даньелл от начала до конца, а потом посмотрим, кому вы станете сочувствовать. Договорились, Бетани?
2
— Вообразите, — начал Герберт, рассеянно двигая по столу пресс-папье с крохотной розовой ракушкой в центре, — маленькую девочку, которая растет себе, не зная мужского общества…
Бетани сочувственно вздохнула. Как не похоже на ее собственную биографию! Вокруг нее мужчин всегда было пруд пруди — точнее, не мужчин, а мальчишек. Кто, как не она, пестовала и опекала четырех младших братьев, сколько себя помнила!
Но Бетани знала: рано потерять мать — это скорее трагическое исключение, чем правило. И слава Богу, что так. Молодая женщина отогнала навязчивые воспоминания и храбро встретила взгляд холодных синих глаз.
— Это вы про Даньелл?
— Про нее, родимую, а то про кого же? — Герберт кивнул. — Они с матерью жили по соседству от нас. Моя матушка стала ей крестной, а я знаю Даньелл почти что с рождения.
— Понятно, — осторожно отозвалась секретарша.
— Мать Даньелл — актриса, ослепительной красоты женщина…
Интересно, похожа ли Даньелл на мать? — невольно подумала Бетани, но вслух ничего не сказала.
— А еще она поглощена только собой, — продолжал тем временем Герберт, и теперь в его голосе отчетливо послышалось неодобрение. — И, как для большинства красавиц, рождение дочери стало для нее вселенской катастрофой.
— О! — Глаза Бетани удивленно расширились. — Но почему?