В плену у призраков
Шрифт:
Эш пролез через люк и увидел стоявшего на коленях спиной к нему человека, одетого в балахон и что-то делавшего возле стены.
Нестерпимо громкий колокольный звон все звучал и звучал, хотя колокола оставались неподвижными, как и скорчившийся у стены человек.
— Немедленно выключите! — рявкнул Эш, не в силах больше выносить этот ужасный грохот. Но человек, похоже, не слышал его.
Эш рванулся к нему, забыв о страхе и кипя от ярости.
— Выключите! — снова крикнул он и включил фонарик, направив его луч на фигуру человека на камнях.
Незнакомец на мгновение застыл на месте, потом медленно обернулся.
Эш держал в вытянутой руке фонарик,
В первый момент ему показалось, что под капюшоном никого нет, — такая чернота царила внутри. Но луч фонарика высветил вдруг лицо.
— Выключите! — в третий раз крикнул Эш, хотя понимал, что из-за оглушительного гула услышать его невозможно. Он уже готов был оттолкнуть скорчившегося человека и одним ударом заставить этот чертов механизм замолчать, ибо не мог больше выносить буквально сводящий его с ума грохот, эхом отдававшийся от стен и оттого еще более громкий в замкнутом пространстве колокольни. Но даже не слыша ни слова, викарий понял, чего требует от него Эш. Он пошарил за стеной и щелкнул выключателем.
И в ту же минуту пришло облегчение, хотя прошло еще какое-то время, прежде чем стихло эхо.
— Теперь пусть разбираются сами, — сказал Эш, когда вместе с Кейт они шли через кладбище к “Саабу”. — Мы свое дело сделали, а все остальное — их проблемы.
Помощник настоятеля бесшумно закрыл за ними дверь дома викария, где сам настоятель в это время беседовал по душам с викарием.
— Отчет о результатах исследования Института не принесет ему пользы, — грустно сказала Кейт.
Она была подавлена не столько потому, что все дело яйца выеденного не стоило и свелось к обыкновенной человеческой слабости и моральному падению, сколько из-за симпатии, которую она испытывала к викарию, из-за сочувствия к нему.
— Это уже не наша проблема, — резко ответил Эш. — Ему следовало обратиться за помощью к своему начальству.
— Тебе не кажется, что викарию не так-то просто признаться в том, что его жена переспала с половиной мужчин в городе?
— Ну уж не с половиной, — пожал плечами Эш. — Но их было достаточно, чтобы дать пищу для сплетен. Мне кажется, что за все эти пересуды за его спиной он ненавидел своих прихожан даже больше, чем жену.
— Но имитировать одержимость нечистой силой...
— Он хотел, чтобы церковь святого Марка закрыли навсегда. Он мечтал уехать отсюда и начать все сначала. Разве можно его винить?
Кейт открыла водительскую дверь, а Эш обошел машину, сел в нее с другой стороны и провел ладонями по лицу.
— Я совершенно разбит, устал, как собака.
— Пожалуйста, не засыпай на обратном пути, мне нужен собеседник ночью, — она взглянула на часы, — точнее, уже утром. — Кейт захлопнула дверь. — Ты знал обо всем с самого начала?
— Нет, — устало покачал он головой. — Но подозревал. Он отнюдь не похож на неврастеника. Сейчас уже нет смысла отправлять на анализ залитый кровью покров, но голову даю на отсечение, что это кровь животного. Уверен, что где-нибудь поблизости в поле или в реке мы могли бы обнаружить парочку трупов бродячих собак или кошек.
— Это ужасно! Ведь он служитель Господа!
— Доведенный до крайности. Возможно, у него все же не совсем в порядке психика. Можно ли с уверенностью утверждать, что во всем виновата одна лишь Розмари? Что меня действительно интересовало, так это то, каким образом он все это проделывал. — Эш вытащил пачку сигарет и закурил. — Кровь, свечи, поджоги, беспорядок — устроить все это с легкостью мог любой, кто имел доступ в
Оставалась лишь одна загадка: как ему удавалось звонить в колокол?
— Обыкновенный таймер, подсоединенный к магнитофону.
— Именно. Сегодня у него не было времени установить его, потому что большую часть вечера он провел с настоятелем.
Кейт повернула ключ зажигания, и мотор “Сааба” заработал.
— Розмари думала, что он пробудет у настоятеля до поздней ночи и что ее нынешний любовник может прийти к ней без всяких опасений.
— А тем временем преподобный, уверенный, что я благополучно вернулся в Лондон, под каким-то благовидным предлогом рано ушел от настоятеля. Конечно, с его стороны все это было довольно глупо — рано или поздно я все равно нашел бы магнитофон, даже если для этого мне пришлось бы оторвать одну за другой все доски пола или даже разобрать колокольню.
— Думаю, что он не был способен рассуждать здраво.
Эш глубоко затянулся и откинулся на спинку сиденья.
— На откровенный вызов это тоже не слишком похоже. Но есть одна деталь, которая до сих пор не дает мне покоя.
Кейт бросила на него вопросительный взгляд.
— Когда я позавчера впервые вошел в церковь святого Марка, я увидел, что возле алтаря кто-то есть. Этот кто-то или стоял на коленях, или был очень маленького роста. Теперь я думаю, что, возможно, это был ребенок.
Я решил, что этот некто вышел из церкви через боковую дверь, но через несколько минут мы осмотрели ее и она оказалась запертой на засов изнутри изнутри. Пройти незамеченным мимо нас этот человек никак не мог, спрятаться тоже было негде.
Кейт и Эш одновременно оглянулись и посмотрели на темневший за кладбищем силуэт церкви.
10
Пар клубами поднимался вверх, касался потолка и влажными каплями стекал по белому кафелю. Слышались только всплески воды и звуки интенсивного трения губки о тело: процесс, происходивший в ванной, представлял собой не только физическое очищение. Эш с таким остервенением тер свое тело, как будто стремился содрать с себя кожу, чувствуя, что мерзкая грязь проникла под нее и испачкала душу. Ощущение совершенно иррациональное, но избавиться от него никак не удавалось. Грязь в конце концов была смыта, но скверна внутри осталась.
Ванна была поистине огромной, эмаль под старинными вертикальными кранами потемнела от времени и покрылась бурыми пятнами; гнутые ножки словно деформировались под невероятной тяжестью. Над массивной квадратной раковиной висело маленькое запотевшее мутноватое зеркало, рядом стоял табурет, бледно-зеленая краска на котором потрескалась и местами облупилась.
Он наконец вылез из воды, мокрые темные волосы облепили голову и тело. Вытерев пальцами глаза и проведя ладонью по небритому подбородку, Эш шагнул из ванны и направился к висевшему на перекладине за дверью большому полотенцу, стараясь не поскользнуться на блестящем гладком полу. Он яростно растирался жесткой тканью, начиная с головы и постепенно двигаясь вниз, как бы продолжая процесс очищения. В какое-то мгновение он вдруг замер, повернулся к двери и прислушался. Но ничего не услышал — Эдбрук погрузился в тишину. Эш закончил вытираться и натянул на все еще влажное, распаренное тело халат.