В плену у травмы. Как подружиться со своим тяжелым прошлым и обрести счастливую жизнь
Шрифт:
Если среда, в которой вы взрослели, была небезопасной, если ваши эмоциональные потребности систематически не удовлетворялись, то такие нереалистичные фантазии об отношениях могли быть единственным способом найти утешение, и это то, что помогало вам выживать. Но вы выросли, и сейчас эти фантазии лишь отделяют вас от реальности – от реальности, в которой вы как взрослый человек несете ответственность за свое счастье, в которой никто не придет спасти вас, но это не значит, что вы не можете быть любимы и любить.
Повторите за мной три важных предложения:
1. Я и только я несу ответственность за свое счастье, за свои
2. Меня можно любить без всяких доказательств – и я могу любить другого человека всем своим сердцем, позволяя ему нести ответственность за его жизнь.
3. Я могу вынести расставание с тем, с кем мне не по пути.
В те годы я была погружена в связи с незнакомцами – нездоровые, отстраненные, но при этом полные драмы связи. Это было безразличие, полыхающее безумием нелюбви. Это были ледяные, но болезненные отношения. И именно они были единственным предметом моих размышлений.
К тому моменту я настолько погрузилась в мир саморазрушения, что окончательно потеряла контакт с реальностью. Поэтому поездка к сестре воспринималась мной как что-то туманное и далекое. Я не дорожила путешествиями. Не дорожила нашими отношениями с сестрой. Не дорожила тем, что мама пыталась дать мне возможность посмотреть мир – ту возможность, которой у нас в детстве не было.
И мы с Ирой разругались – предмет конфликта я не помню. Но я точно знаю, что сказала ей совершенно запретные слова: «Ты ведешь себя как мама». После этого она послала меня на три буквы (единственный раз в нашей жизни), и я торжественно сообщила маме, что ни за что, никогда и никуда не полечу. Мама закончила всю эту ситуацию громким аккордом: «Не желаю с тобой больше общаться».
Прошло несколько дней, и эта ситуация как-то сгладилась. Все вернулось на круги своя. Дисфункциональные семьи «решают» конфликт, притворяясь, что его никогда не было.
Я нашла короткое письмо своей подруге детства, которое демонстрирует горький срез моих отношений с самой собой и моей семьей в те годы:
«У меня такое чувство, что я нахожусь в эмоциональном вакууме. У меня много эмоций, но все они по мелочам. Я радуюсь любому малейшему знаку внимания. Я радуюсь любой мелочи. И меня ничего не беспокоит.
У меня теперь есть твердое убеждение в том, что воспитание играет огромную роль. Я анализирую и понимаю, что оно вложило в меня основы, которые я отчасти искореняю в себе. Но отчасти это уже просто неотделимо от меня.
И я чувствую, как будто у меня нет права выбора.
Я много общалась с сестрой, и у нее сейчас о маме совершенно ужасное мнение. А у меня нет воспоминаний, есть только знания о том, что мама делала с нами действительно ужасные вещи. При этом у меня вопреки всему очень хорошее к ней отношение.
Но в итоге я свела все мое общение и с Ирой, и с мамой к какому-то минимуму, и все это довольно грустно».
Я вижу полярность своего самоощущения. Я вижу полярность своего восприятия мамы. Я вижу признание своей диссоциативной амнезии. Я вижу свое чувство беспомощности и безнадежности по отношению к будущему. Я вижу главный лейтмотив тех лет – «меня ничего не беспокоит», отражающий пустоту моего глубокого отчуждения от себя и других.
Я сказала, что решение остаться в ФМШ резко изменило мою жизнь – и это так. Я вырвалась из нашего с мамой печального быта. Но также я вырвалась из привычной школьной
Но, честно говоря, тогда я не мечтала. Я совершенно не знала, чего я хочу, – точнее, я просто не размышляла о будущем. Будущее было чем-то, о чем я не думала всерьез. Даже если я говорила о будущем, я знала, что говорю о совершенно не связанных со мной фантазиях.
«Будущего нет» – это то, что я внутренне знала, но это знание не отягощало меня. Оно было неосознанным, но осязаемым.
Учеба в физматшколе была построена по принципу университетских занятий, преподаватели были лекторами из НГУ, и мне предстояли семинары, коллоквиумы и много самостоятельного обучения. Я была к этому не готова. Оказалось, что у меня нет достаточных навыков самоорганизации, и я быстро потеряла интерес к учебному процессу.
Помню, как в сентябре я обрезала волосы. Кажется, это довольно классическое явление при расставании – но я расставалась не с парнем, а с прошлой жизнью. С ней все было кончено.
Но новая жизнь была так непонятна для меня. Свобода оглушила меня. Я впервые осталась одна. Поступив в ФМШ, я потеряла ориентиры – впрочем, поскольку большая часть этих ориентиров была мне навязана, возможно, это был единственно верный путь для поиска себя? Я не знаю. Я не мечтала о своем будущем – я была солдатом, который выполнял возложенные на него задачи. С моими успехами в области математики росли и мамины аппетиты, связанные с ожиданиями от меня. К 10 классу она уже твердо надеялась, что я буду учиться где-нибудь на матмехе в СПбГУ, а еще лучше в МФТИ.
Дома были заданы определенные стандарты моего обучения, мама проявляла строгость, школа крепко держала нас в рамках дисциплины, и, встретившись с необходимостью самостоятельно отвечать за свой дальнейший жизненный путь, я сильно растерялась. Последний класс был для меня совершенно провальным – я не готовилась к ЕГЭ, не постигала науку, не совершенствовала свои знания, не пользовалась теми возможностями, которые предоставлялись в физматшколе.
Если на Камчатке я была миллионером в связи со своим рациональным интеллектом, то в Новосибирске кардинально изменила свой подход к жизни и во главу угла поставила интеллект эмоциональный. Я была очень социальна, легко заводила новые связи, разыгрывала новую для меня карту «милашки», за которую одноклассники решали контрольные работы и делали учебные проекты. Ценой этого были мои неудачные итоговые экзамены и, как следствие, поступление в университет – предполагаю, что, оставшись дома, я действительно могла бы иметь приличные шансы на самые высокие баллы ЕГЭ по математике и/или русскому языку. План с дальнейшим обучением был полностью провален – конечно, сейчас я думаю «к счастью для меня», но тем не менее мысли про окончание школы до сих пор вызывают у меня некоторую грусть.
Вместо учебы весь 11 класс я была погружена в проблемы взаимоотношений. Я влюблялась раз за разом – и раз за разом разочаровывалась. Уехав в Академгородок, я погрузилась в мир привязанности к незнакомцам, и этот мир затянул меня с головой. Мне была безразлична учеба. Мне было неинтересно мое будущее. Я не думала об этом.
И это не выглядело для меня трагедией. Я не ощущала боли отсутствия будущей перспективы. Это не угнетало меня. Состояние выживания было настолько привычным, что не вызывало у меня отторжения, – я просто-напросто не знала других состояний. Мои цели были сильно ограничены: они сводились к необходимости выживать через поиск любви.