В подполье можно встретить только крыс

Григоренко Петр Григорьевич

– Я думаю, что к начальнику политотдела ты и сам мог бы зайти.

– Обязательно зайду, когда у меня будут дела к политотделу. А сейчас политотделу нужно получить информацию. И я собираюсь дать ее тебе, из уважения лично, хотя, по закону, такую информацию все получают в оперативном отделении штаба.

– Такого порядка у нас не было. Все, что положено докладывать командиру, докладывалось и мне.

– Если так было, то больше не будет. Я намерен строго придерживаться положений штабной службы. Не доволен, обращайся к командиру.

В общем за информацией ему пришлось ходить, но по "совместительству" начал распространять всяческие сплетни обо мне. Между тем продолжали все ухудшаться отношения Смирнова с Гастиловичем, что создавало в дивизии обстановку

нервоза. Гастилович придирался ко всему, везде где возможно. Вмешивался в дела, в которые командиру корпуса вмешиваться не следовало. Так, вскоре после того, как я достаточно ознакомился с делами в дивизии, мы со Смирновым подготовили указание подчиненным войскам. Там в основном говорилось об общеизвестном. Их смысл был не в том, чтобы указать, что-то до этого неизвестное, а чтобы подхлестнуть длительно обороняющиеся части, - мобилизовывать их бдительность и боеготовность. Таких указаний можно дать больше или меньше - это совершенно не существенно. И критиковать такие указания корпусу просто не к лицу. Корпус может дать свои аналогичные указания и дивизия должна будет их принять. А доказывать, что одно указание глупо, а другое важное пропущено - это значит придираться, создавать конфликтную ситуацию. Гастилович поступил именно так. Он высмеял наши указания и прислал это нам, а копию послал Петрову. С другой стороны, подчиненному тоже вряд ли целесообразно вступать в

спор по такому делу. Но Смирнов еще более едко высмеял замечания Гастиловича и послал это ему, а копию также Петрову. К этой телеграмме и я руку приложил. В конце телеграммы предложил приписать: "Вся эта полемика по сути бессмыслена. Если у командира корпуса есть какие либо более разумные указания, он обязан их дать, а не заниматься бесполезной критикой". Знал бы Гастилович кому принадлежит эта приписка, мои взаимоотношения с ним сложились бы по иному. Но не помогла и эта приписка. Склока разрасталась. Вскоре Смирнов и Гастилович перестали говорить между собой по телефону. Гастилович, если ему надо было, звонил мне. Смирнов - начальнику штаба корпуса полковнику Шуба.

Тем временем Наши указания начали действовать. Противник, особенно ночами, стал нервничать. Взлетали ракеты, летели трассирующие пули. Почти каждую ночь наши войска доставляли противнику неприятности - брали пленных, захватывали участки траншей, отдельные опорные пункты. Противник расценил это как подготовку к наступлению. Дивизия занимала оборону на фронте свыше тридцати километров, имея открытый правый фланг. На этом фланге оборонялся полк Леусенко (310-й), который проявлял наиболее высокую активность. И противник именно сюда приковал главное свое внимание. Но меня интересовала больше всего расположенная на левом фланге господствующая гора "Маковица", которая входила в участок 129 полка. Она была действительно макушкой. Небольшая по размерам площадка на самом верху горы могла вместить только одну из сторон да и то очень в небольшом количестве, пару отделений не больше. Эта площадка многократно переходила из рук в руки. Когда я приехал, она была в руках противника. Положение нашего взвода было катастрофическим. Скат горы с нашей стороны был очень крутой, частично даже осыпной. Поэтому отдав вершину надо было катиться вниз к подножию.

И взвод 129-го полка, когда его в очередной раз выбили из траншейки прорытой по обращенному к противнику краю площадки, скатился не только с этой площадки, но и с горы. Командир полка, высокий, стройный, 28-ми летний красавец майор, носивший фуражку, а зимой кубанку, ухарски сдвинутой на затылок, выпустив свой роскошный чуб на левый висок. Авторитет его в полку был непререкаем. Любило его и начальство. Этой любовью он очень дорожил и делал все, чтобы постоянно ее крепить. Такого конфуза как оставление Маковицы он допустить не мог. Вызвав старшего сержанта, который командовал взводом, оборонявшим высоту, он приказал: "Верни Маковицу". И тот, собрав своих полтора десятка человек пополз обратно на высоту. А там за это время произошло совсем неожиданное.

Противник, заняв траншейку взвода, дальше не пошел, и вся площадка

шириной около 30-ти метров осталась "ничейной". Произошло это очевидно потому, что на восточном краю площадки тоже была вырыта совсем короткая траншея. Когда взвод был выбит из основной своей траншеи и бежал, находившиеся в восточной (тыловой) траншейке трое бойцов, составлявших резерв взвода, открыли огонь по противнику и принудили его залечь в захваченной им траншее. Командир взвода забывший при поспешном бегстве о своем резерве, теперь нашел его на месте и очень этому обрадовался. Решение, как бывает в таких случаях, пришло само собой: укрепиться всем взводом там, где был резерв. И взвод начал энергично окапываться. Командиру полка донесли, что вышли на высоту и закрепляются. Командир полка донес в дивизию, что противник ночной атакой занял вершину "Маковицу", но той же ночью положение восстановлено.

Изучение переднего края, при вступлении в должность, я решил начать с "Маковицы". Александров меня горячо отговаривал. Сначала по телефону, затем приехав в штаб дивизии. Говорил со мной, доказывал Смирнову, что это очень опаcно и может привлечь особое внимание противника к этой горе. Я остался при своем мнении, хотя и согласился, что некоторая опасность имеется, т.к. при восхождении на гору дважды приходится пересекать простреливаемые пространства. Пойдем вечером, когда стемнеет или под утро, сказал я. Чтобы не привлекать внимание, я возьму с собой только сопровождающего солдата и сам буду одет по солдатски. Но Александров от меня не отстал. Пошли вмеcте. Перед выходом я попросил ознакомить меня с обстановкой на самой высоте. По докладу Александрова получалось, что вся площадка в наших руках. Передовые подразделения врага расположены на уступе, проходящем в ста-ста пятидесяти метрах ниже вершины "Маковицы". Там у него вырыты две сплошные траншеи полного профиля. За траншеями местность постепенно понижается, переходя в новый, более широкий уступ. Там три траншеи полного профиля, снимаемые главными силами первой полосы обороны. За траншеями местность снова понижается, а в районе шоссе, идущего от Делятича до чехословацкой границы и далее на Керешмезе (Ясина), начинается подъем на новый горный отрог. Александров убеждал меня, что все это, до шоссе включительно, с "Маковицы" прекрасно видно.
– "Прямо как на макете".

Когда же мы добрались до вершины, командир взвода старший сержант Павлычко попросил нас поскорее убраться в убежище. На бруствере я увидел противогранатные сети. Оказывается наши ребятки время от времени перебрасываются с противником гранатами, и сейчас Павлычко беспокоится больше всего о том, как бы противник не устроил эту "забаву" когда мы здесь.

– А откуда я могу посмотреть оборону противника?
– спросил я Павлычко.

– А сейчас неоткуда - ответил он - это когда у нас была та траншея показал он на противоположный край площадки, - тогда мы все видели, а теперь ничего не видим.

– А вы это знали - спросил я Александрова. Вопрос был коварный. По сути я спрашивал бывал ли он здесь. А он явно не бывал. Оказался перед неожиданностью. И сейчас понимал, что я его уличаю во лжи. Он несколько раз, видимо желая отдохнуть от начальства, сообщал в штаб дивизии: "Ухожу понаблюдать на Маковицу, так что прямой связи с вами не будет. Если очень надо, то через мой узел". Выходило - никакого "Н.П." нет. Противник, заняв нашу первую траншейку, ослепил нас. Мы ему, находясь здесь, не мешали. Но, как показало будущее, близкий противник таит потенциальную опасность в самой этой близости.

– Ну, что ж, сказал я сухо, недовольно - пришли мы сюда напрасно. Эта траншейка для дивизии не представляет никакой ценности. Это только для "втирания очков" начальству: " - Маковица, мол, в наших руках". Так и доложу командиру дивизии: " - Виноват, не проверил, в результате сам врал и Вас заставлял подписывать лживые документы. На самом деле Маковица давно сдана противнику. Доложу, пусть комдив сам решает, что делать".

Александров стоял какой-то сникший. Даже его буйный чуб рассыпался. Он что-то хотел сказать, но явно не решался. Наконец не выдержал.