В подполье можно встретить только крыс
Шрифт:
– Товарищ подполковник! Не докладывайте комдиву. Дайте мне срок. К утру Маковица будет наша.
– Ну это Вы торопитесь. Надо все как следует обдумать. Я сейчас ухожу, а Вы оставайтесь и вместе с Павлычко все как следует обмозгуйте. Комдиву я доложу, что из-за сильного огня мы на Маковицу не попали. Но если Вы за три дня гору не вернете, доложу все. Как только вершину заберете, звоните. Я сам побываю, понаблюдаю и после этого доложу.
Александров слово сдержал. На вторую ночь вершиной овладели. Но потом начались контратаки. Для захвата вершины была брошена рота. Для отражения контратак пришлось привлечь весь батальон. Я побывал на Маковице. Действительно оборона противника оттуда была как на ладони. Недаром еще в первую мировую войну за эту гору шли многомесячные бои. Кто-то откуда-то достал немецкие листовки первой мировой
Во время пребывания на Маковице, наблюдая за противником, я невольно вспомнил эпизод из первой мировой войны на русско-турецком фронте, когда одна из частей русских, оказавшись выше турецкой, принудила ее к отступлению, начав спускать на турок бочки, начиненные порохом и камнями. Рассказал об этом офицерам и солдатам на Маковице, добавив: "От вас очень хорошо покатились бы бочки". Прошло несколько дней и я узнаю, что у Александрова, на Маковице, начали катать бочки. Результат был настолько эффективный, что участок вражеской траншеи, подверженный скатыванию бочек, был противником оставлен. Александрову посоветовали ночью бросить сильный разведотряд на освобожденный противником участок и попытаться очистить всю первую траншею противника, действуя по ней в сторону флангов. Результат оказался для нас неожиданным. Через сорок минут после начала действий указанного отряда пришло сообщение противник отходит. Комдив отдал приказ: "129-му полку немедленно перейти в наступление. 131-му и 310-му провести разведку боем".
129-й полк от Маковицы пошел вперед довольно быстро. Появились пленные. Был захвачен и приказ командира венгерской бригады. Оказалось, что намечен был отвод с первой траншеи - не на вторую траншею, а на второй уступ. На первом уступе вторая траншея оставалась занятой. Но, по несчастливой для венгров случайности, разведотряд 129-го полка вошел в первую траншею, когда там начался отход. Вид отходящего противника всегда воодушевляет, и разведчики решительно пошли вперед, обгоняя отходящих. Среди тех началась паника. И они, вместо того, чтобы отходить спокойно по установленным маршрутам побежали где попало, ко второй траншее, вызывая панику и среди войск, занимающих ее. Паника стала распространяться дальше в тыл. Начали нервничать и соседи. В результате 129-й полк занял оба уступа и вышел к шоссе. Противник в свете дня немного разобрался и начал оказывать отпор. Но это уже не был организованный фронт сопротивления. Оборона врага была нарушена во всей полосе дивизии. 151-й и 310-й полки, добившись частных успехов в ночном бою, ввели к утру в бой свои главные силы и тоже нарушили вражескую оборону. В течение дня наступление уже шло по всему фронту дивизии.
Для нас со Смирновым было очевидно, что мы пожинаем лавры успеха, предоставленного нам случаем. У противника не было никакой оперативной необходимости отводить свои войска на этом участке фронта. Его флангам ничто не угрожало. Зато была полная целесообразность удерживать горный хребет Карпат, как нож, вонзенный в живое тело советского наступающего массива. Важны были Карпаты и как хранилище средств боевого и материального снабжения, как важный военно-промышленный район. Следовательно, вышибать противника из Карпат можно было только силой. А ее-то у нас и не было.
Когда я прибыл в дивизию численность ее была меньше четырех тысяч. Пополнениями ее состав довели до 6000, т.е. до пятидесяти процентов штатной численности. В ротах было по 30-40 человек, а у Александрова даже меньше. Средств усиления мы не получали. Правда, штатные артиллерийские и минометные части материальную часть имели полностью, по штату. Но боеприпасов было мало и надежд на регулярный подвоз не было. Авиация корпус не поддерживала. Соседей, которые помогли бы своими действиями, тоже не было. Фланги корпуса были по сути открытыми: справа до ближайшего соседа около тридцати километров, слева еще больше.
Естественно, что успех в таких условиях мог быть
К вечеру штаб переместился в только что занятое Яремче. Прибыл туда и командир дивизии, утомленный до предела. Умылся, сели ужинать. Он никак не мог успокоиться - рассказывал эпизод за эпизодом, говорил: "Мы бы уже к границе (чехословацкой) подходили, если бы наши поиска наступали по бездорожью. Противник, утратив цельность своей обороны, потянулся к дорогам. А мы тоже туда. Но огневой ударной силы у него больше. Противник имеет несколько десятков самоходок, а у нас ни одной. Самоходками он и не дает нам двигаться по дорогам. А мы туда как раз и лезем. Подготовьте приказания на завтра. Укажите направление наступления и оговорите, что по дорогам перемещаются только артиллерия под небольшим пехотным прикрытием и тылы". В это время звонок. Гастилович - Смирнова.
Сидя рядом со Смирновым, я не мог слышать, что говорит Гастилович. Если бы я сидел в своей комнате, было бы иначе. По сложившейся традиции, не только у нас в дивизии, а во всей советской армии, начальники штабов слушали все, боевого значения, телефонные разговоры командиров. Но сейчас я был не у своего аппарата и слышал лишь то, что говорил Смирнов. Он сказал: - "Ты, хотя бы, для соблюдения формы сообщил оперативную обстановку, хотя бы сказал, что делают дивизии корпуса". И некоторое время спустя: "Не морочь мне голову. Что я меньше тебя понимаю? Одну академию кончали. Никуда противник не бежит. Если б он бежал, то прежде всего от Васильева и Черного (командиры дивизий, расположенных левее 8 сд). Ведь оттуда отход возможен только по дорогам, идущим в моей полосе. Нет никакого отхода. Нам просто повезло. Удалось сбить противника. А завтра он усилит сопротивление. Попытается остановить и отбросить нас. Или, хотя бы, задержать наше наступление до отвода войск из горных районов. Поэтому мои указания на завтра - наступать вне дорог. Я уже отдал приказание и отменять его не буду". После этого он еще послушал некоторое время, затем сказал: "Да пиши что угодно, а я буду действовать как мне боевая обстановка подсказывает. А тебе, по моему, надо заставить Васильева и Черного наступать, а то ведь они уже позади меня на 10-15 километров". И положил трубку.
– Видел ты его!
– начал он после паузы - он считает, что противник под угрозой фланговых ударов третьего украинского фронта и первой гвардейской армии нашего фронта, начал поспешный отвод своих войск. Поэтому нам, чтобы не упустить противника, следует создать сильный передовой отряд, посадить его на машины и бросить по шоссе на Керешмезе (Ясину) и далее на Рахув. Задача отряда - сбросить отходящие войска противника с дороги в горы и тем открыть путь для беспрепятственного продвижения войскам корпуса. Хороший приказ. Один лишь недостаток - обстановке не соответствует. В общем отдавайте полкам мое приказание.
Так я и поступил. За ночь войска заняли исходное положение вне дороги. Утром началось наступление. Первые же донесения указали на усиление сопротивления. На дорогах противником созданы хорошо подготовленные узлы обороны, с артиллерией, самоходками, пулеметами, с минированием подступов. Смирнов снова уехал в полки. Часов в десять утра звонок - Гастилович.
– Где этот мудак?
– Что мне ответить? Я понимаю, разумеется, о ком он говорит. Но что мне солидаризироваться с ним? Признать, что моего командира так именно и называть следует? Нет, так я не поступлю. И я удивленно спрашиваю: "Кто?"