В погоне за красавицей
Шрифт:
— Почему же иначе ты продолжаешь настаивать, чтобы я переспал с тобой?
— Это нелепо. Это ты пристально наблюдал за мной, когда я купалась, ты мыл мои волосы и смотрел на меня так, словно готов съесть сию же минуту!
Ноздри Джулиана зримо расширились.
— Я всего лишь мужчина, — прорычал он, — и я тебя хочу! Рядом с тобой моя выдержка держится на волоске.
Это вызвало у нее довольный торжествующий смешок.
— Ты просто никак не можешь признаться, что способен ошибаться, как и все остальные на свете.
Игнорируя
— Но я знаю, как бывает, когда репутация женщины погублена… Когда погублена репутация семьи. Что ты почувствуешь, когда окажется, что после исполнения глупой причуды назад дороги нет? Что ты почувствуешь, когда окажется, что пренебрежение к последствиям твоей бесшабашности означает, что ты никогда не сможешь выйти замуж?
Кажется, из его груди вырвался настоящий рык, с которым он и зашагал прочь от нее к берегу. Это было примитивно и… до ужаса волнующе. Она хотела, чтобы он бросил ее на землю и тут же овладел ею.
— Я не хочу замуж! — воскликнула она. — Неужели, по-твоему, я когда-нибудь соглашусь на что-то такое сковывающее?! — Ее родители много лет страдали от недоверия друг к другу. И пусть сейчас они были счастливы, сколько же лет они потратили зря. Ей не хотелось подобной жизни.
Но вдруг перед ее мысленным взором промелькнуло видение, поразившее ее: ежедневное возвращение в его постель. Это было так тепло и уютно… надежно…
Как могла она мечтать о надежности?
— Ты так и не выкупался! — крикнула она ему вслед дерзко и вызывающе.
Он остановился на мелководье, и она видела, что он хочет бежать от нее. Но они уже много дней терпели грязное состояние, поэтому он круто развернулся и направился обратно к ней. Она ожидала увидеть на его лице злость, смятение, но его лицо было непроницаемым. На нем красовалась лишь легкая насмешка. И это ее просто взбесило. Впрочем, ей тоже хватало выдержки. Она не стала выдавать свои переживания. Он подошел и протянул к ней руку за мылом.
— Я еще не закончила, — промолвила она, энергично намыливая обе ладони. Затем она погрузилась в воду, чтобы промыть интимные места.
Было очевидно, что он знает, что именно она делает. И, намыливая свой торс, он не сводил с нее глаз, наблюдая за каждым ее движением. Пронзительная дрожь заставила кровь жарче и яростнее бежать по жилам.
А когда он, не выпуская мыла из рук, окунулся в реку, она тоже сразу поняла, что он делает, и страстно захотела, чтобы его руки снова намыливали ее.
Но только если он не собирался предоставить ей одной поддаться двойной опасности страсти и уязвимости.
На берегу они молча занимались необходимыми делами. Джулиан собрал как можно больше хвороста, зная, что ночь будет холодной, а Ребекка тем временем постирала в реке их одежду. Наступала темнота, и насекомые завели ночные песни. Проснулась сова, сообщив об этом миру своим уханьем, но Джулиан не получал от этого ни малейшего удовольствия: он был слишком раздражен.
Он привык
Почему он не мог так же относиться к Ребекке? Она была просто женщиной, хотевшей того, что ей повредит. И он полагал, что нашел способ помочь ей уберечься от тяжких последствий.
Но может быть, ему стоило оберегать ее от себя? Когда она там, в реке, одарила его свирепым взглядом, он чуть не набросился на нее. Даже сейчас, когда она стирала, сидя на корточках, он по-прежнему был полон отчаянной похоти, словно они были какими-то дикарями и в мире не было никого, кроме них. Непривычные яростные ощущения захлестывали его.
Он твердил себе, что абсолютно прав, что им не стоит потакать их взаимному стремлению. Их необычные отношения… Ну как она не понимала этого?
Она развесила выстиранную одежду на кустах и камнях возле огня. Джулиан подложил в костер последние сучья и опустился перед ним на колени. Она подошла, но села не рядом с ним, а напротив. Он чуть не улыбнулся, но сдержался, потому что еще не был готов ее простить.
Он, не говоря ни слова, развернул пирожки с мясом, которые купил днем, и передал ей.
— Благодарю вас, — холодно произнесла она.
Они ели в молчании, молча передавая туда-сюда бутылку сидра.
— Ты когда-нибудь раньше спала не под крышей? — наконец поинтересовался Джулиан, почти уверенный, что она проигнорирует вопрос.
— Нет.
— А я спал, когда был моложе. Несколько раз я отправлялся с пастухами, когда они перегоняли овец на другие пастбища. Когда рождаются ягнята, пастухи должны все время быть рядом, чтобы не потерять ни одного.
— Хм, — буркнула Ребекка, не поднимая на него глаз.
Он улегся на траву и укрылся сухой рубашкой.
— Я буду спать здесь, — решительно объявила она.
— Ладно.
— Я не хочу подвергать риску вашу добродетель.
Он фыркнул, но по ее хмурой гримасе понял, что она не оценила его юмор. Она вытянулась по другую сторону костра и накрылась своим третьим платьем.
Джулиану показалось, что он безумно давно не спал один, но это была какая-то странная и глупая мысль. Когда эта история закончится, он снова будет спать один, вернется к привычной рутине, поискам жены, к своим делам и поместьям, которые, наверное, давно нуждаются в его внимании.
И жизнь его снова станет скучной… в сравнении с этой ночевкой на воздухе, на берегу… с Ребеккой Лиланд.
Последние лучи солнца погасли, и ожили ночные шумы. Вновь раздалось уханье совы, с болот донеслось тихое блеяние овец. Стрекотание сверчков и кваканье лягушек словно соревновались в громкости.
Внезапно из небольшой рощицы дальше по берегу раздалось резкое тявканье.
Ребекка подскочила:
— Что это было?
— Не знаю. Возможно, лисица, а может, одичавшая собака.