В погоне за звуком
Шрифт:
Сегодня и Паоло, и Витторио стали моими близкими друзьями. Я высоко ценю фильмы Тавиани, но их требования к композитору мне не по душе, поэтому я перестал с ними сотрудничать. Братья Тавиани разбираются в музыке гораздо лучше большинства режиссеров, но иногда они впадают в крайности, забывая, что композитор не является их слепым орудием. Я ни от кого не потерплю таких требований: я уже рассказывал тебе о Пазолини… Режиссер может просить, но не приказывать!
– Тавиани – заслуженные режиссеры, но в своих запросах они зашли слишком далеко…
– Подобное
– Ты написал сопровождение к фильму Дзеффирелли «Гамлет».
– Прежде чем пригласить меня, Дзеффирелли начал работать с Ортолани, но им не удалось прийти к взаимопониманию. Я приехал в Лондон, чтобы посмотреть фильм, замерить продолжительность сцен, к которым нужно было написать сопровождение, и обсудить свое видение с Дзеффирелли. Помню даже, что на встрече присутствовал Мел Гибсон.
Дзеффирелли сказал мне: «Эннио, я бы хотел услышать что-то нетрадиционное – музыку, создающую особую атмосферу, а не стандартную тему». «Как приятно это слышать, – ответил я. – Это прекрасная мысль!»
Тем летом я преподавал в сиенской Музыкальной академии Киджи. Я рассказал студентам, что получил предложение написать сопровождение к «Гамлету», особо отметив необычную просьбу режиссера написать атематическую музыку с элементами современного искусства. Я был на седьмом небе от счастья.
Услышав, что я написал, Дзеффирелли воскликнул: «Да в этой музыке нет темы!» «Но ты ведь сам об этом просил», – ответил я. «Первая композиция похожа на китайскую!» – не сдавался он.
Построение модальных ладов, характерное для Средневековья, – из пяти, максимум шести тонов, напомнило Дзеффирелли китайскую музыку… Он продолжал сокрушаться, что в моих композициях нет темы, так что я сказал: «Не беспокойся, Франко, я все поправлю».
Мы просидели в студии до глубокой ночи, и я написал сопровождение к монологу Гамлета. Гобоистов тоже пришлось задержать допоздна, пока мы наконец не решили, что можно записываться.
Более того, Дзеффирелли позволял себе настолько некорректные высказывания, что кое-кто из музыкантов едва не набросился на него с кулаками…
Поэтому, когда он пригласил меня работать над фильмом «Воробей», а потом и над следующей картиной, я ответил, что слишком занят.
После второго отказа он мне больше не звонил.
– Когда доверие утрачено, вернуть его очень сложно…
– Фильм вышел очень сильный, но надо сказать, что в американской версии «Гамлета» Дзеффирелли отказался от сопровождения к знаменитому монологу Гамлета «Быть или не быть…».
Пока мы замеряли продолжительность сцены, Мел Гибсон заявил Дзеффирелли что-то типа: «Франко, неужели я так плохо играю, что без музыки никак не обойтись?»
Нечто подобное сказал и Де Ниро на съемках «Однажды в Америке», но Леоне нашел способ его успокоить.
– Сколько раз ты отказывался от работы над фильмами?
– Пятьдесят на пятьдесят.
За пределами кинематографа, за пределами музыки
Наша
– Эннио, складывается впечатление, что у каждого предмета здесь – своя история…
– Ты совершенно прав, с каждым из них связаны какие-то воспоминаниями. Например, картину, которую ты сейчас разглядываешь, мы купили вместе с Элио Петри, а статуэтку воина вырезал сам Фердинандо Кодоньотто. Она выполнена в его характерном стиле и, признаюсь, всегда напоминала мне тень отца Гамлета. Несмотря на то, что воин вооружен, он представляется мне положительным персонажем.
При первом же знакомстве с Кодоньотто я обратил внимание, что каждую его скульптуру связывают общие элементы, и мне это очень понравилось. А еще меня всегда привлекала скульптура Генри Мура. Знаешь, с годами я осознал, что наибольший интерес у меня вызывают современные произведения, с авторами которых я знаком лично.
– А как ты относишься к живописи?
– Живопись – моя первая любовь, после которой я увлекся и скульптурой.
В начале шестидесятых я жил в Монтеверде в одном палаццо с Евой Фишер и приобрел множество ее картин. У меня их было настолько много, что я жил словно в картинной галерее. Многие из полотен Фишер я подарил потом своим детям.
В то время у меня была возможность наблюдать за творческим развитием многих художников, среди которых Марио Мафаи, Сальваторе Фьюме, Розетта Ачерби, Луиджи Бартолини и Серджо Вакки. Особенно мне нравилась ранняя манера Вакки, но познакомившись с ним, я решил приобрести картину «Женщина и лебедь», которая относится к более позднему периоду его творчества.
Мне сразу же подумалось, что его творческий путь схож с путем композитора, который начинает с диссонансной музыки и под конец сочиняет прекрасную гармоничную мелодию…
– Повлияло ли увлечение живописью на твою музыку?
– Честно говоря, не думаю, что здесь есть прямая связь. Настоящим ценителем картин был Гоффредо Петрасси. Анализируя его искусство, Борис Порена проводит параллели между некоторыми композициями Петрасси, в частности «Восьмым концертом для оркестра», и его любовью к живописи. Но и у меня есть любимые художники. Например, мастерски прописанные глубокие тени на картинах Каналетто часто напоминают мне о творчестве Джорджио де Кирико. Как-то я замер перед полотном Карпаччо, изображавшим распятых христиан. Меня поразила выписанность деталей. Я подумал: чтобы написать такую картину, нужно посвятить ей всю жизнь. Я чувствую, что подобная тщательность и внимание к деталям и нюансам близки и моему собственному творчеству.