В погоне за звуком

Морриконе Эннио

Если же говорить о художниках двадцатого века, то, пожалуй, Пикассо – мой самый любимый.

– Я как-то смотрел французский документальный фильм «Таинство Пикассо», где он создает многослойные картины прямо перед камерой: курица становится рыбой, а потом снова преображается… В поисках неуловимого баланса Пикассо шел на любой риск…

– Эта сторона Пикассо всегда меня интересовала: одержимость вечным поиском позволила ему изобрести новую художественную технику – нечто среднее между живописью и фотографией. Пикассо установил в темной комнате фотоаппарат

с открытым объективом, запечатлевший его световые рисунки электрической лампочкой.

– Застывшее движение, динамическая неподвижность….

– Эта идея завораживает меня и по сей день.

– Писал ли кто-то из художников твой портрет?

– Таких портретов у меня несколько. Каждый художник видел меня по-своему. Один из портретов подарил мне мусорщик. Как-то утром он просто подошел ко мне и сказал: «Я из городской службы поддержания чистоты. Это вам».

Этот портрет я повесил вместе с остальными, и каждый из них мне по-своему нравится.

– Значит, тебе интересны и любительские картины?

– Да, у меня есть несколько картин кисти моей жены, какое-то время она занималась керамикой. Еще две картины я сохранил потому, что с ними связана замечательная история.

Давным-давно после концерта в Бари я отправился на лекцию в Потенцу. Водитель был весьма любезен, и в целом это была приятная поездка, но в Матере он неожиданно остановил автомобиль и объявил, что хочет познакомить меня с отцом.

– Тебя похитили?

– Вроде того. Он привел меня в гости к своему отцу, а тот подарил эти картины. (Указывает на полотна.) Этот крестьянин в свободное время писал сельские пейзажи. Позже я повесил на стену и музыкальные полотна. Проще говоря, две партитуры. Одна из них моя, а автор другой – Антонио Поче, мой давний ученик из «Консерватории Личинио Рефиче», что во Фрозеноне. В начале девяностых мы вместе с Поче, Макки и Даль’Онгаро работали над композицией «Una via cruces» и из нашей партитуры вышла настоящая музыкальная картина.

– Как насчет второго музыкального полотна?

– Это моя партитура к ранее упомянутой композиции «Дети мира» из мультфильма «Кругосветное путешествие влюбленных Пейнета». Она так понравилась Марии, что мы решили повесить ее на стену. (Мы снова усаживаемся на диван, и, попивая прохладную воду, я погружаюсь в воспоминания.)

Ремесло и таинство

– Эннио, я хочу кое-что тебе рассказать, но, сказать по правде, не знаю, как ты это воспримешь, и немного боюсь, что ты мне не поверишь.

– Рассказывай…

– Много лет назад, когда мы были еще не знакомы, мне приснился сон: я у тебя дома и мы разговариваем, совсем как сейчас. И вдруг я встаю с дивана и замечаю странную статуэтку, выставленную на особой витрине.

Теперь-то я понимаю, что это был «Оскар»,

только тогда ты его еще не получил. Витрина находилась за полуприкрытой дверью. Так что теперь я хочу задать тебе немного странный и, может быть, нескромный вопрос: где ты хранишь «Оскары» и другие награды?

(Эннио улыбается и поднимается с дивана.)

– Хорошо, что раньше ты не поднимал эту тему. Пойдем, я тебе покажу.

Мы собираем шахматную доску, не окончив партии: на этот раз Эннио обыгрывал меня подчистую. Я следую за ним. Он направляется к инкрустированной двери, которую я давно приметил. Ее охраняет «Страж» Кодоньотто. Так вот где кабинет Эннио!..

Мы останавливаемся перед закрытой дверью. Я замечаю, что ключи висят у Эннио на поясе, они всегда при нем. Он открывает замок.]

– Знаешь, сюда никто не заходит, так что подготовься, у меня тут небольшой беспорядок.

Мы входим. В кабинете стоит несколько столов и основной, рабочий. Мой взгляд падает на фотографии: Мария, дети, внуки… Комната большая, но не слишком. В ней стоит старый орган, очертания которого со всех сторон скрыты бесконечными книжными полками. Среди книг я замечаю «Однажды на RCA», музыкальную энциклопедию, внушительную подборку виниловых пластинок, кассет и дисков, по диванам разброшены газеты, на столах – горы самых разных бумаг.

Нельзя сказать, чтобы в комнате был порядок, но ясно, что у этого беспорядка свое предназначение. В общем, кабинет выглядит обжитым.

Прямо передо мной возвышается внушительный шкаф, в котором стоят картонные папки с партитурами, прикрытые белой тканью. Белый здесь – доминирующий цвет.

Беглый взгляд выделяет огромную папку с надписью «Ричард III». Эту невероятную партитуру Морриконе сделал для воссоздания одноименного фильма Уилла Бэйкера 1912 года.

– Я очень привязан к творчеству Шекспира. (Указывает на деревянный шкаф.) Видишь, вот где я складываю награды.

Я поворачиваюсь в указанную сторону и наконец вижу золотую статуэтку, которая точно внезапно материализуется прямо передо мной точно из ничего. Рядом с нею тут же возникает вторая. Они стоят не за стеклом, а на простой деревянной полке, где помимо «Оскаров», покоятся почти все награды, полученные Эннио за годы работы. «Давиды Донателло», «Серебряные ленты», награды, врученные главами разных государств, Polar Music Prize – что-то вроде Нобелевской премии в области музыки, «Грэмми», BAFTA, большой «Золотой лев»…

– Видишь? До сих пор не завел витрину!

– Говорят, что оба своих «Оскара» ты посвятил своей жене…

– Это мой долг. Пока я работал, она отдавала себя семье и детям. За пятьдесят лет брака мы почти не общались. Я постоянно разъезжал по гастролям или запирался в кабинете и подолгу работал.

Когда я работаю, ко мне не разрешено входить никому, кроме Марии. И если я нахожусь в процессе работы, со мной невозможно общаться, пока я не закончу то, что начал. Мария всегда поддерживала меня, она принимает меня таким, каков я есть.