В поисках Белой ведьмы
Шрифт:
– Был ли один из трех охранников тоже женщиной?
– Конечно, нет. Но Солор, поверь мне на слово, ни в чем не уступит нам. Не надо недооценивать ее.
Я сказал:
– Я мог бы убить вас троих за три секунды.
Он поднял брови:
– Почему так долго?
– У тебя хорошее чувство юмора, – сказал я. – Живи и наслаждайся им.
Уйди с моего пути.
Но эта девушка, Солор, опять обратилась ко мне.
– Тогда убей нас. Давай, ну же.
Она была красива. Не такая, как Рессаверн, но все же достаточно красива. Я вспомнил,
Я не хотел причинять им вреда, а уж тем более убивать их.
Они знали это.
Мазлек сказал:
– Мы только символы, как и наши мечи, и лев. Короче говоря, Карраказ умоляет тебя уйти отсюда. Оставить ее в покое. И самому успокоиться. – Умоляет? Что-то новое, я раньше этого не слышал. Карраказ умоляет меня – колдунья, богиня, Джавховтрикс. Может быть, на коленях? Тогда пусть выйдет и опуститься передо мной на колени, чтобы я мог увидеть, как она это делает.
Синяя тучка сама поднялась над горой, накрывая тенью улицу.
Я направился к Мазлеку, его меч сразу же взлетел, и молния сверкнула с его острия. Меч со свистом распорол воздух, пройдя мимо меня, и ударился о мой невидимый щит, о котором теперь мне не надо было заботиться – он мгновенно отвечал за меня сам.
Мазлек отпрыгнул назад, его меч описал яркую металлическую дугу. Больше он не целился в меня, но и не выглядел ни испуганным, ни даже удивленным. Он знал, что он мне не ровня, и от этого их заслон превращался в дурацкую затею.
Я понимал, что меня не достать ни ему, ни другим, но тем не менее он был передо мной. Даже девушка была решительно настроена, судя по ее сжатым губам и гибкости ее запястья. Я собирался не разделываться с ними, только успокоить.
Я послал в Мазлека разряд, развернувший его и опрокинувший на спину.
Двое других выбросили электрические лучи, но я отвел их в сторону и уложил своих противников. Котенок выглянул поверх розовых лепестков и зашипел на меня, но девушка Солор совсем не пострадала. Эти трое казались скорее спящими, чем поверженными воинами. Затем я представил ход ее рассуждений, ход рассуждений ведьмы. Она послала их, чтобы испытать, насколько велика моя обида. Я вывел из строя ее охрану, но не убил их, это успокоит ее. Наверно.
Я поднял глаза и увидел Рессаверн, стоящую выше на ступеньках.
На ней также было надето мужское платье, как и на девушке с котенком, но оно было из черной шерсти, и в руках не было меча.
Она встретила меня холодно, словно между нами никогда ничего не было, даже ни единого слова.
– Теперь между тобой и Карраказ только я, – произнесла она.
– Опасная преграда, – сказал я, не приняв ее всерьез. «Она помнит все, – думал я, – и не станет вмешиваться».
– Нет, – сказала она, – я здесь, чтобы помешать тебе, и намерена это сделать. Я более одаренная, чем другие.
– Как же она ценит тебя, эта вонючая кошка, – сказал я, – если высылает тебя против
Это было последнее мгновение, когда она была моей Рессаверн. Затем она вспыхнула, как свеча. Огонь Силы отделился от нее, как стая горящих птиц, и, прорвав мой щит, ударил.
Я не ожидал от нее такой Силы, несмотря на ее хитрость, несмотря на ее внешность, которая могла бы и насторожить меня.
Удар был достаточно сильным, чтобы пошатнуть меня, воздух затрещал от этого разряда. Я понял, что эта леди знает свое дело и может уложить меня, если я не уложу ее первым. Но мне не хотелось возвращать ей удар. Хотя ни она, ни я, потомки Карраказ, не могли умереть, и каждый из нас знал об этом.
Еще раз огонь, шипя, вырвался от нее. Я блокировал его и послал свой собственный разряд, перебежав под его прикрытием вверх по лестнице ближе к ней. Как ее Сила ослабляла мою, так моя должна была ослабить ее. Казалось, что она почувствовала этот удар, я даже не сомневался, и пока она не оправилась, я схватил ее и прижал к себе. Хотя ее психическая сила могла успешно соперничать с моей, физически она была совсем не ровня мне. Я искал ее глаза, в которых то вздымалась, то опадала ее Сила.
– Рессаверн, – сказал я, – вспомни меня. Рессаверн, прекрати биться со мной.
– А ты прекрати биться со мной, – ответила она. Ее голос был холоднейшим, какой я когда-либо слышал, и самым безутешным.
– Ты не можешь убить меня, – сказал я, – а я не могу убить тебя. Даже если бы мы оба захотели этого. А если ты увидишь меня мертвым хотя бы на час, возрадуешься ли ты? Тогда сделай это.
– Ты прав, я не смогла. Но я прошу тебя…
– Я пойду к ней, – сказал я, – и ни угрозы, ни твои мольбы не остановят меня.
Она улыбнулась и сказала, как однажды сказала мне другая женщина:
– Я так мало значу для тебя.
– Ты для меня конец света и сердце моей жизни. Но это началось еще до меня, еще тогда, когда я был в ее чреве.
Она освободилась от меня.
– Тогда, вот там – дверь, – сказала она мне. – Если я не могу помешать тебе, значит, не могу.
Я отвернулся от нее и посмотрел на верх лестницы, где находился украшенный колоннадой портик. Ее сопротивление внезапно испарилось, как это иногда случается в трудной битве, когда она уже проиграна. Я больше не думал об этом.
Я не лгал. Я любил ее и решил твердо, что она будет моей, но в этот момент только эта лестница и эта дверь имели для меня значение. Слабый толчок в мой бок напомнил мне, что я не один, и холод зимы вдруг проник в мои внутренности.
– Рессаверн, – сказал я, хотя, помню, и не взглянул на нее: мой взгляд был прикован к двери, – если у тебя есть какие-либо дела, ради которых ты должна позабыть обо мне, то не стесняйся. Надеюсь, ты оставишь меня на некоторое время. И еще, верь в меня.
Она не ответила, и я, не взглянув на нее, пошел вверх по лестнице, стараясь соразмерить шаг с биением сердца. Затем я вошел в портик.