В поисках Библии: Тайны древних манускриптов
Шрифт:
Все эти соображения тяготели над Фондом, когда он решил субсидировать проект археологического поиска папирусов. Для раскопок был, естественно, избран Файюм, где прославился Флиндерс Петри. Файюм пользовался репутацией места, давшего огромное количество текстов, к тому же ему угрожало намечавшееся в ближайшем будущем расширение обрабатываемых земель. Фонд получил разрешение исследовать северо-восточный район, и к концу 1895 г. экспедиция была готова начать работы. Для руководства предварительными раскопками были избраны Дэвид Джордж Хогарт и двадцатипятилетний Бернард Пайн Гренфелл. Хогарт специализировался на Юго-Западной Азии, в частности на хеттских надписях, и вскоре оставил папирологию. (Позднее он руководил знаменитыми раскопками в Каркемише, где ему помогали Т. Э. Лоуренс и Леонард Вулли.)
Несмотря на свою
С самого начала работ в Файюме Гренфелл стремился включить в группу исследователей своего друга со студенческих лет Артура Сёрриджа Ханта, который был младше его на два года. Хант, так же как и Гренфелл, по окончании Оксфорда получил статус стипендиата и изучал латинские рукописи в испанских библиотеках, но Гренфелл сумел убедить его присоединиться к нему в Египте. Таким образом, как сказал один из панегиристов Ханта, "потеря для латинской палеографии превратилась в приобретение для папирологии".
В январе 1896 г. Хант последовал за Гренфеллом в Файюм, положив начало союзу, который один их немецкий коллега назвал schopferische Einheit — творческий союз. В 1926 г. в некрологе своему другу Хант трогательно писал об их отношениях: "Наверное, не часто складывалось более тесное и гармоничное научное сотрудничество между людьми, чем то, каким было наше в 1896–1908 гг. Зимой в нашем египетском лагере мы редко видели еще какого-нибудь европейца: летом большую часть издательской работы мы делали в одной комнате. Мы обсуждали проблемы, возникающие при раскопках, трудности дешифровки и интерпретации, обменивались для сравнения копиями папирусов; то, что писал один, проверял другой". Собратья по науке прозвали их "оксфордскими Диоскурами" и "созвездием Близнецов папирологии". И в самом деле, определить индивидуальный вклад каждого из них в общую работу невозможно. Призыв Ханта на военную службу во время Первой мировой войны или затяжные болезни Гренфелла не вносили существенных изменений в их работу и, разумеется, нисколько не приуменьшали ее тщательности и выдающегося мастерства. Их совместные труды, особенно по дешифровке, идентификации, изданию и переводу находок, достигли редкого совершенства и высшей степени точности.
Они были совсем несхожи по интеллекту и темпераменту, но именно в силу этого гармонично дополняли и обогащали друг друга. Результатом была величайшая компетентность. Гренфелл был открытым, пылким, отзывчивым человеком. В обществе, в колледже, на кафедре, во время научных встреч он чувствовал себя в своей стихии. Он никогда не мог отказать, если его приглашали выступить с речью, и его таланты быстро получили всеобщее признание. Но в том, что касалось критического подхода, внимательного взвешивания доказательств и доводов, тщательной дешифровки, палеографического микроанализа и проверки источников, Хант, по-видимому, превосходил Гренфелла. Во все, за что бы ни брался Хант, он привносил сдержанную рассудительность, свойственную основательной, трезвой, трудолюбивой и глубокой учености. Это был малообщительный и несколько застенчивый, но очень деликатный и добрый человек. Потомок старинной эссекской семьи, он был благовоспитанным англосаксом, верным своему обществу и своей церкви, преданным высоким идеалам и скромным. Те, кому довелось узнать его ближе, находили, что это человек, нежно любящий близких, с довольно легким характером и весьма остроумный версификатор. Один из друзей вспоминал о нем как об "идеальном ученом, прекрасном обликом и манерами".
Кампания 1895/96 г. в Файюме была организована в небольших масштабах; целью ее было определение возможности систематических раскопок, и она послужила отличной школой
Однако в отношении классических папирусов птолемеевского, римского и византийского периодов положение было совершенно иным. Эти городища, особенно находящиеся на краю пустыни, могли бы оказаться самыми богатыми хранилищами. Никто, правда, не знал, каковы наиболее благоприятные условия для сохранения и обнаружения папирусов на этих объектах. Случилось, однако, так, что в Файюме археологи познакомились со всеми вероятными видами сохранения папирусов. Для того времени одним из излюбленных объектов для искателей папирусов был всякий дом, покинутый внезапно, но сохранившийся более или менее нетронутым. Здесь, спрятанные в кувшинах или каким-либо другим образом, могли сохраниться неповрежденные свитки. К сожалению, таких домов было мало, и вероятность сделать богатые находки в потайном погребе, как произошло у Петри в Танисе, была ничтожно мала.
Вначале Гренфелл и Хант избрали объектом поисков целые свитки и поэтому сосредоточили внимание на усадьбах. Столько же внимания уделялось и могилам, поскольку любая из них могла быть местом упокоения греческого колониста, похороненного вместе с неведомым шедевром. Имелись также папирусные погребальные ящики на ранних птолемеевских кладбищах, причем принадлежали они к такому времени, что вполне могли содержать фрагменты, относящиеся к величайшему периоду греческой литературы. Возможно, из-за этой ориентации на птолемеевский период первая файюмская экспедиция была не столь плодотворной, какой она могла быть. Было обнаружено довольно много документов, но, по словам Ханта, "результаты, хотя и были ободряющими, отнюдь не произвели большого впечатления… Однако мы приобрели полезный опыт, который пригодился нам в будущем, а результаты оказались достаточными, чтобы оправдать новую попытку".
Таким образом, когда Гренфелл и Хант отправились в следующую экспедицию зимой 1896/97 г., надежды были не слишком радужными. Местные жители вполне могли к этому времени уже разграбить всё подчистую. Не слишком ли запоздали ученые?
Фонд исследования Египта снова финансировал раскопки. Так как Файюм на этот раз не вполне оправдал ожидания, было решено обратиться за разрешением производить раскопки где-нибудь в другом месте. Выбор пал на границу пустыни на западе Нильской долины, где физические и климатические условия казались благоприятными для сохранения папирусов. Здесь также существовали некогда многочисленные городские поселения греков. Департамент древностей разрешил производить раскопки в пределах девяностомильной [11] полосы непосредственно к югу от Файюма и до Минии. Решение сконцентрировать усилия на крайнем юге выделенной территории принадлежало Гренфеллу, и его археологическое чутье оказалось безошибочным: он выбрал городище древнего Оксиринха, в то время частично занятое группой из нескольких хижин, носящей название Бехнеса (Футух-эль-Бахнаса).
11
1 миля (сухопутная) = 1,609 км.
Столица этого древнего района, или нома, расположенная приблизительно в 120 милях к югу от Каира, у Бахр-Юсуфа (западного рукава Нила, орошающего также Файюм), никогда не привлекала путешественников. Там нет ни величественных зданий, ни свидетельств монументомании Рамсесов, ни высеченных в скалах мавзолеев, ни разрушенных дворцов царей-вероотступников. Интенсивные раскопки, проведенные здесь со времен Гренфелла и Ханта, усугубили мрачный вид останков покинутого города, создавая впечатление, будто упадок его был довершен окопной войной и минированием. Но именно здесь был открыт папирологический Клондайк. Как сумел Гренфелл предугадать все это?