В поисках Библии: Тайны древних манускриптов
Шрифт:
Не входя в бассейн Нила" Файюм тем не менее традиционно считался египетской провинцией и интенсивно возделывался в течение почти всей истории страны. По сути дела, он представляет собой обширный оазис (и одновременно глубокую впадину) в Ливийской пустыне, милях в пятидесяти к юго-западу от Каира. Через узкий проход в холмистой гряде, окаймляющей его, он соединяется с Нилом, которому, как и весь Египет, он обязан своим плодородием. В отдаленные времена Файюм был, вероятно, занят большим водным массивом — Меридовым озером, которое постепенно уменьшалось в размерах. Задолго до образования династического Египта берега этого болотистого озера были заселены охотниками, рыболовами и земледельцами, культура которых имела существенные черты сходства с мезолитической и неолитической культурой североафриканской Сахары. Они принадлежали к длинноголовой средиземноморской расе и вместе с родственными племенами западной дельты Нила
На предварительном этапе работ Петри предстояло доказать, что особое внимание Файюму было уделено фараонами XII династии Среднего царства (2000–1780 гг. до н. э.). Именно эти "фараоны-инженеры", величайшим из которых был Аменемхет III, возвели грандиозные плотины, чтобы сдержать озеро, поднять плодородие земель и направить воды нильского разлива в оросительные каналы. Некоторые из фараонов перенесли в этот район свою столицу и построили много пирамид в таких соседних поселениях, как Гавара, Кахун и Иллахун (Эль-Лахун) — места первых археологических удач Петри. Когда более чем через тысячу лет Файюм посетил Геродот, над озером все еще возвышались колоссальные статуи, воздвигнутые Аменемхетом III; греческий путешественник был восхищен также Лабиринтом — гигантским храмом, размерами превосходящим храм в Луксоре; все это теперь бесследно исчезло. В равной степени Геродот был очарован местным культом — поклонением священным крокодилам, обитавшим в Меридовом озере и олицетворявшим главное божество Файюма — рептилию Собк (Себек или Сухое).
После Геродота по следам Александра пришли грекомакедонские завоеватели, и под управлением основанной ими иноземной династии Файюм пережил новую полосу экспансии и расцвета. С намного большим размахом были возобновлены работы по восстановлению плодородия земель; македонские ветераны и другие эллинизированные пришельцы освоили новые земли и построили около сотни новых городов, носивших знакомые, звучащие по-гречески названия, такие как Филадельфия, Теадельфия, Евгемерия, Дионисий и Вакхий. Несомненно, Файюм пришелся поселенцам по вкусу. Здесь монотонное однообразие пустынного ландшафта и прибрежной нильской равнины нарушалось холмами с зелеными лощинами и изредка — водопадами. Пышно росла олива и плодоносил виноград, так же как в Аттике или Фессалии. Однако столетия спустя, когда порядок, установленный пришельцами, рухнул, Файюм был предан забвению; оросительные каналы не ремонтировались, и пустыня поглотила большую часть плодородной земли; когда-то процветавшие греческие поселения превратились в города-призраки.
Когда Флиндерс Петри начал свои первые раскопки в Файюме, связь с Каиром была плохой, а жизни и имуществу путников угрожали банды грабителей-бедуинов. Как это уже стало обычным для позорной практики управляемой французами египетской Службы древностей, многообещающие с точки зрения археологии участки были отданы на откуп торговцам древностями или удобрениями, которые с разрешения или без такового с незапамятных времен рылись в кучах мусора заброшенных городов. Это были те самые люди, которые извлекли на свет божий большинство папирусов, переправленных в Европу.
Петри, ставший выдающейся фигурой в египтологии XIX в., прибыл в Египет в 1881 г., не имея ни малейшего намерения производить раскопки. Он вообще не собирался посвящать свою жизнь археологии. Однако, будучи занят изучением конструкции пирамид и тщательными их обмерами, он стал свидетелем раскопок, производимых французами у пирамид в Гизе. Недалеко от Сфинкса он увидел команду солдат, взрывавших, согласно приказу, гранитные руины древнего храма, — уничтожать было легче, чем восстанавливать. Запущенность и варварское отношение к древностям настолько потрясли его" что он испугался: не исчезнет ли большинство из них на протяжении нескольких поколений? "Год работы в Египте, — писал он впоследствии, — вызвал у меня ощущение, что я нахожусь в доме, охваченном огнем, — настолько быстро шло разрушение". Именно там и тогда он решил выступить в роли спасителя.
И более всего Петри хотел бы видеть спасенными небольшие, кажущиеся незначительными предметы и вещи, без которых было почти невозможно воссоздать жизнь и цивилизацию на Ниле на протяжении трех или четырех тысячелетий, предшествующих рождению Христа. "Вполне возможно, — предупреждал он археологов-неофитов, предвкушавших немедленное вознаграждение своих усилии, — что в иных местах вам попадется пустяк, не стоящий на рынке древностей и шести пенсов; однако сами стены, планировка, глиняные черепки и результаты обмеров могут принести именно те сведения, о которых уже годами мечтают историки" [8] . Была отчаянная потребность в какой-то методике поисков, в дотошной технике раскопок. По мнению Петри, сито было куда более подходящим
8
Petrie W. М, F.Seventy Years in Archeology. London, 1931.
Петри был выдающейся личностью даже среди других знаменитостей Викторианской эпохи. Рядом с ним, никогда не обучавшимся в высших учебных заведениях, напыщенные обладатели университетских степеней выглядели дилетантами. Со временем он получил почетные титулы от дюжин академий и был назначен руководителем первой в Англии кафедры египтологии при Лондонском университете. Он отличался исключительной независимостью суждений, но явно не был склонен к общению с чиновничьим племенем и нередко отпускал ядовитые замечания, которые, разумеется, достигали ушей его коллег. К сожалению, ему явно не хватало официальной поддержки, которая в лучшем случае была эпизодической. Всем тем, что ему удалось достичь, он был обязан своему исключительному аскетизму и суровой экономии. Его первый проект — изучение пирамид — по всем расчетам должен был стоить как минимум 1300 фунтов, но обошелся ему в 300 фунтов. Петри почти ничего не тратил на себя, питался и спал в таких условиях, которые наверняка посрамили бы первых христианских отшельников в египетской пустыни.
Чарлз Брэстед, сын американского египтолога, вспоминал о своем посещении вместе с отцом одного из объектов раскопок в Египте. Там они встретили Петри, которому тогда был сорок один год, "человека с веселым лицом, добрыми глазами и мальчишеской живостью. Его одежда вполне соответствовала ходившей по всему свету молве о нем — настолько она была не то что небрежна, а нарочито неряшлива и грязна. Он был совершенно неопрятен, одет в грязные, изодранные рубашку и брюки и рваные сандалии на босу ногу. Одной из его многочисленных причуд была потребность в том, чтобы его помощники стремились превзойти его собственную небрежность и чтобы он мог гордиться тем, как он сам и его люди "плюют на трудности" в полевых условиях. Он держал их на такой жестокой диете, что выдержать ее могли только люди с железным здоровьем; но и о них было известно, что время от времени они тайком покидали лагерь, дабы утолить голод, разделив с местными феллахами их пресный хлеб и бобы — пищу изысканную по сравнению с их собственной".
Хотя Петри редко удавалось получить разрешение на раскопки наиболее ценных объектов, именно он в той или иной мере является основоположником науки о егн-петских древностях. Возможно, он доставил директорам музеев сравнительно немного предметов, представлявших для них интерес, но зато он вписал совершенно новые главы в рассказ о прошлом людей, обитавших в долине Нила, пролив свет на все периоды, начиная с неолита и двух первых династий, считавшихся некогда мифическими, до римской и византийской эпох.
Первые значительные раскопки из его "семидесяти лет в археологии" Петри предпринял зимой 1883/84 г. в Танисе, в восточной части дельты Нила, и именно тогда он впервые соприкоснулся с папирусами. Даже сегодня трудно поверить в то, что в этом сравнительно влажном районе Египта могли сохраниться какие-либо документы. Но Петри всегда был готов к неожиданностям, и когда в одном из разрушенных зданий он наткнулся на кучу мусора, то не поленился нагнуться, чтобы взглянуть на нее повнимательнее. Перед его удивленным взором предстало какое-то письмо, написанное "изящными греческими буквами", однако так же внезапно, как эти буквы появились, они и исчезли при самом легком прикосновении. Здание, которое он обследовал, носило на себе следы пожара. И снова разрушение привело к сохранению, так как в погребе Петри обнаружил обгоревшие остатки "корзины, полной знаний": "В нише под лестницей, ведущей в погреб, было пять корзин со старыми папирусами. Хотя многие из них полностью погибли от огня, превратившись в белый пепел, содержимое одной корзины было только обуглено; осторожно подкопав землю под драгоценной черной массой, я поднял ее наверх и со страхом и благоговейной радостью отнес домой. Десять часов ушло на то, чтобы благополучно отделить рукописи друг от друга — скрученные, сдавленные, вмятые одна в другую и все такие хрупкие, какими могут быть только обгоревшие папирусы; одно движение или одно резкое прикосновение — и рукопись погублена. В конце концов мне удалось отделить более ста пятидесяти документов; теперь, тщательно обернутые по одному и положенные в жестяные коробки, они благополучно отправились в путь… Немного больше воздуха при горении, немного меньше осторожности при раскопках, обработке, упаковке и распаковке — и этих документов не стало бы. Конечно, при обычной системе, когда организация раскопок возлагается на надсмотрщиков-арабов, от подобных находок не остается и следа".