В поисках Евы
Шрифт:
Александр подумал, что, в сущности, быть хорошим человеком (именно «быть», а не «казаться») легко. Во всяком случае – не так уж и сложно. Всего-то и надо, что оказывать окружающим небольшие услуги морального и материального толка – сочувствовать, ободрять, помогать загрузить-разгрузить, приготовить, посидеть с ребенком и т. п. Немного усилий, немного позитива – и вот уже репутация хорошего человека у вас в кармане. Все вами восхищаются, все вас любят, расточают вам комплименты и прочие респекты. Быть хорошим человеком легко. Только зачем? Ради морального удовлетворения? Или в расчете на то, что сделанное добро вернется обратно? Когда оно вернется,
– А вот Блувштейну я никогда не доверял! – Геннадий Валерианович рубанул в воздухе ладонью. – Не смотри на меня так! Я знаю, что ты думаешь – сам его взял на работу, сманил, можно сказать, с насиженного места, а теперь икру мечешь. Взять-то я его взял, но никогда ему не доверял. Ценил как хорошего специалиста, но душа моя к нему не лежала.
Александр мог бы возразить, потому что было время, когда душа Геннадия Валериановича очень даже лежала, как он выразился, к доктору Блувштейну. Это сейчас, постфактум, босс убедил себя в том, что никогда не доверял Леониду Ароновичу, а на самом деле доверял. Валерианыч не таков, чтобы держать в клинике сотрудника, которому не доверяет. Что-то у них с Блувштейном произошло, какая-то черная кошка между ними пробежала, а потом уже Ароныч ушел в клинику «Хэп-Кли» на Земляном Валу. Босс ему предложил «обсудить проблему», но он не захотел. Это неспроста…
Александр не имел привычки влезать в чужие дела, но любил, чтобы во всем была ясность. В увольнении Блувштейна была какая-то тайна, какая-то занимающая ум недосказанность. Впрочем, волновало это его несильно, кратковременно, ибо хватало других загадок, поважнее.
– Пресс-конференция – это хорошо! – сказал в завершение разговора Геннадий Валерианович. – Это ты умно придумал. Давай-ка я поживу день-другой с этой мыслью, а потом мы сядем и обсудим детали.
После разговора с боссом Александр вернулся к себе в кабинет в отличном расположении духа. До прихода очередной пациентки, записавшейся на одиннадцать тридцать, оставалось десять минут. Александру захотелось позвонить Августе. Ничего, что время рабочее. Если Августа очень занята, то она просто не ответит на звонок. А если не очень занята, то может уделить пару минут. В конце концов, если хочется сказать любимой женщине, что ты ее любишь, так надо это делать! Незачем откладывать на потом то, что можно сделать сейчас.
Мобильный ожил, как только Александр сунул руку в карман халата. «Августа, – подумал он. – Почувствовала, что я думаю о ней, и позвонила сама».
Иногда мы бываем настолько уверенными в своих заблуждениях, что не обращаем внимания на действительность. Не взглянув на дисплей, Александр нажал клавишу приема, поднес телефон к уху и сказал:
– Привет!
– Здравствуй, Саша! – сказал чужой, но в то же время отдаленно знакомый голос. – Это Валентина. Ты не волнуйся раньше времени, но у меня есть, кого тебе показать.
То была не Августа, а однокурсница Валя Неволина, заведующая гистологическим отделением Московского бюро судебно-медицинской экспертизы. И ей было кого показать Александру.
Честно говоря – лучше бы уж не было.
18. Место общего равенства граждан
Александру давно не приходилось бывать в моргах, со времен ординатуры, когда он отрабатывал на трупах технику операций. Одно из преимуществ работы пластических хирургов заключается в том, что их пациенты не умирают. Почти. Всякое, конечно, случается, и всякое может случиться,
25
Секция (от лат. «sectio») – вскрытие трупа.
Кто-то из однокурсников, за давностью лет Александр уже не помнил, кто именно, «расшифровал» слово «морг» как «место общего равенства граждан». Немного тяжеловесно, но суть передана верно, ибо ничто так не уравнивает людей, как смерть.
Совсем недавно Александр удивлялся многочисленным Радиаторским улицам, а сегодня судьба преподнесла ему новое чудное название – Тарный проезд. Прав Андрей, утверждающий, что Москва столь же непостижима, как и Эксель – сколько ни живи, а всегда что-то новое находишь.
– Тарный? – переспросил Александр, когда Валентина диктовала ему адрес. – Или Барный?
Барный проезд еще можно себе представить. Направо – бар, налево бар, чуть поодаль – паб. Но Тарный?
– Тарный, – повторила Валентина. – От слова «тара». На месте морга когда-то тарный завод был, вот в его честь и назвали.
– Хорошо, что не в честь морга, – невесело пошутил Александр.
– Не заслуживаем, что ли? – серьезно и не без вызова поинтересовалась бывшая однокурсница.
За ней водилась привычка шутить с серьезным видом.
– Заслуживаете, заслуживаете.
В голове Александра тут же родилась фраза: «Я живу недалеко, на углу Морговского проезда и Прозекторской улицы». Бр-р-р.
– Тело нашли на Большой Якиманке, в брошенной машине, – рассказывала Валентина, идя впереди Александра по коридору. – Еще не вскрывали, но, судя по всему, передоз. Машина в угоне, документов нет. По описанию похожа на твою, в ретромаммарных складках [26] и на шее – рубцы, похожие на послеоперационные. Влагалищный осмотр я, правда, не делала, не положено до секции в полости лезть, мало ли что.
26
Складка под грудью.
«Передоз» внушал надежду, потому что Ева, насколько было известно Александру, наркотиками не увлекалась. Но нельзя было исключить и того, что она пустилась во все тяжкие после своего исчезновения. Мало ли.
– И правильно, что не делала, – одобрил Александр. – Тем более что если оперировал профессионал, то при осмотре не сразу и отличишь природное от искусственного.
– Прямо так все круто? – не поверила Валентина.
– Не лаптем щи хлебаем, – сказал Александр и горделиво приосанился на ходу, подбадривая себя.
Он на самом деле нуждался в подбадривании. Впервые в своей жизни Александр пришел в морг не учиться, а опознавать, и все было совсем иначе.
Во-первых, хотелось развернуться и уйти. Да-да, свербело где-то внутри такое желание, абсурдное, ненужное, но вместе с тем искреннее. Совсем, как в детстве, когда «хочется» часто берет верх над «нужно».
Во-вторых, сама мысль о том, что сейчас придется опознавать труп, угнетала. Встреча со смертью угнетает всегда. Студенты-медики, патологоанатомы и судебные эксперты не встречаются со смертью, а учатся или выполняют свою работу. А опознание – это именно встреча со смертью. Тягостно.