В поисках минимализма. Стремление к меньшему в живописи, архитектуре и музыке
Шрифт:
Минимализм не всегда является добровольным личным выбором человека: для многих он становится неизбежным, потому что входит в их жизнь как всеобщая общественная и культурная тенденция, возникшая в ответ на образ жизни людей последних десятилетий. В течение всего ХХ века материальное накопительство и стабильность резонно воспринимались как признаки безопасной жизни. Если человек становился хозяином собственного дома и земли, то никто не мог их у него отобрать. Если он всю жизнь работал в одной компании, то получал уверенность в завтрашнем дне, ведь в случае экономической нестабильности можно было надеяться, что работодатель его защитит. Сегодня все это неактуально. Ежегодно возрастает количество фрилансеров, которые вообще не получают постоянной зарплаты. Там, где ситуация на рынке труда хорошая, цены на недвижимость оставляют желать лучшего. Экономическое неравенство достигло небывалых масштабов и ощущается сильнее, чем когда-либо за всю современную историю. И, что характерно, самое большое богатство
Минималистский взгляд на мир прежде всего противостоит тому, что все аспекты жизни стали превращаться в товар. Для многих людей, как для Сонризы Андерсен, оплата кредитными картами ненужных вещей на Amazon стала быстрым и легким способом получить хоть какое-то ощущение контроля над ненадежным миром. Компании продают свои машины, телевизоры, смартфоны и другие продукты (часто в кредит, что значительно увеличивает их стоимость), убеждая нас, что эти покупки помогут решить все наши проблемы. Книги, подкасты и дизайнерские предметы превратили в товар даже саму идею минимализма.
Так что если я и минималист, то по умолчанию. У меня, как у человека, выросшего в пригороде, а затем уехавшего оттуда, сложилось противоречивое отношение к накоплению. В моем детстве (а оно прошло в сельской местности в Коннектикуте) домашний хлам постоянно создавал проблему – и это несмотря на то, что мы жили в трехэтажном, хорошо обставленном доме с гаражом на две машины.
Не забуду, как мои родители спорили о том, где складывать кипы бумаг, книг и кучи электроприборов. Прекрасно помню и эти места: на проигрывателе в гостиной, на лестнице, которая вела в спальни, на кухонном столике рядом с телефоном. Тогда я не думал, что в засильи хлама виноваты мы: оно больше было похоже на вмешательство стихии, на прилив и отлив, после которых повсюду оставались разбросанные обломки вещей. Задним числом я понимаю, что, скорее всего, во многом причиной захламленности нашего дома были мы с младшим братом.
Мои первые ассоциации с понятием «минимализм» были порождены не миром материальных благ, а искусством. Этот Минимализм с большой буквы М отличается от тех идей и товаров, которые сегодня называют минималистскими. Впервые я познакомился с минималистским искусством в старших классах и потом самостоятельно изучал его в библиотеках. Меня притягивали гладкие яркие поверхности произведений искусства середины XX века: металлические скульптуры Дональда Джадда, флуоресцентные лампы, установленные Дэном Флавином на стенах галереи, и умиротворяющие разграфленные линиями холсты Агнес Мартин. Эта же суровая эстетика существовала и в архитектуре – в жестких ребрах и воздушных пространствах зданий в стиле Баухаус [1] , которые так сильно отличались от дома моего детства, обитого деревянным сайдингом и устланного коврами. Минимализм предлагал неожиданный взгляд на мир и новый способ существования в нем. Этот способ не сводился просто к жизни с малым количеством вещей.
1
Высшая школа строительства и художественного конструирования, или Staatliches Bauhaus, – учебное заведение, существовавшее в Германии с 1919 по 1933 год, а также художественное объединение, возникшее в рамках этого заведения, и соответствующее направление в архитектуре.
Позже минимализм стал моей жизнью. В 2008 году, когда разразился финансовый кризис, я учился в колледже. Мне еще не надо было искать работу, но я видел, как экономическая ситуация круто изменила планы моих одноклассников. Зная, что работы им не найти, они отложили начало трудовой деятельности, поступили в магистратуру и стали получать стипендию. Мой выпуск был в 2010 году, и до последнего момента я не представлял, где буду работать: вакансий нигде не было. К счастью, мне удалось получить оплачиваемую практику в журнале об изобразительном искусстве, который издавался в Пекине. Я собрал два чемодана и отправился в Китай. Жил я в здании, которое когда-то было общежитием для рабочих-коммунистов. Мой американский друг, не сумевший найти работу дома, в конце концов приехал ко мне и спал в моей гостиной. Потом мне предложили работу в Нью-Йорке: сайт, публиковавший материалы об искусстве, приглашал меня на должность штатного корреспондента и обещал платить 2000 долларов в месяц наличными в конверте. Я снова собрал чемоданы. В течение всего третьего десятка своей жизни я снимал комнаты на правах субаренды или жил в перенаселенных многокомнатных квартирах в Бруклине. Я покупал
Когда я работал над этой книгой, я жил в квартире, где мог, не вставая с места, посмотреть вокруг и пересчитать все свои вещи. Ни диван, ни кровать, ни телевизор, ни игровая приставка, ни обеденный стол таковыми не являлись: они принадлежали моему соседу. Моей собственностью были письменный стол и книжная полка, на которой лежала большая часть важных для меня вещей: книги, бумаги, несколько произведений искусства. Если вы недостаточно богаты и недостаточно креативны, чтобы обеспечить себе «просторную» жизнь, то для вас в Нью-Йорке остаются только два варианта: либо поселиться в крошечной квартирке и забить ее вещами доверху так, что в конце концов в ней будет невыносимо находиться, либо жить как минималист. Если у вас нет ни подвала, ни лишних шкафов, ни свободных комнат, чтобы сложить туда вещи, приходится «кондоировать».
Рецессия, помимо всего прочего, открыла множество новых возможностей для минимализма. Экономика застыла, и в результате этого возникла эстетика необходимого. Стало модно заниматься шопингом на барахолках. Стиль сельской простоты стал крутым: доказательством этого может служить журнал о моде Kinfolk, основанный в Портленде, штат Орегон, как раз во время кризиса. Его статьи совершенно ясно (может быть, слишком ясно) демонстрировали: не нужно слишком много денег для пикника с друзьями, нарядившимися в самостоятельно сшитые деревенские одежды. Бруклин наводнили бородатые псевдодровосеки, пившие из стеклянных банок с завинчивающимися крышками. На фоне этой эстетики показное потребление предыдущих десятилетий казалось не только омерзительным, но и недосягаемым. Это хипстерство псевдосиних воротничков подготовило почву для популярности глянцевого потребительского минимализма – а он проявился сразу же, как только экономика начала оживать. То, что мы, миллениалы, с такой готовностью приняли минимализм, – вполне логично. Дело в том, что у моего поколения никогда не складывались здоровые отношения с материальной стабильностью. Мы жили в условиях, когда либо было доступно слишком мало ресурсов, либо за оставшиеся шла ожесточенная борьба. Впрочем, по такому сценарию живет не только наша возрастная группа, и круг таких людей с каждым годом расширяется.
Даже когда традиционная экономика трещит по швам, социальные сети продолжают оглушать нас своим шумом. Многочисленные новые платформы конкурируют за право привлечь наше внимание, использовать наш труд и получить наши деньги.
Я решил написать эту книгу, чтобы разобраться, как появилась идея о том, что меньше – это лучше, чем больше. Почему люди применяют этот принцип и к собственности, и к эстетической сфере, и к области чувственного восприятия, и к философии, которая дает возможность осмыслить жизнь. А еще мне хотелось сформулировать для себя, с какой стороной моды на минимализм лично я готов согласиться и что я могу использовать. В былые времена случались периоды, когда людям, как и многим из нас сегодня, не нравился материализм и те бонусы, которые им предлагало общество. Я хотел выяснить, как развивалась эта неудовлетворенность в течение предыдущих столетий, каким образом художники, писатели и философы жили с ней. Все это мне было нужно для того, чтобы понять: что же в этом тренде подходит для меня? Нелегко лавировать между воздержанностью и экстравагантностью, так, может быть, если найти источник своей тревожности по отношению к материальному миру, то станет легче?
Рассказ об истории минимализма в хронологическом порядке был бы слишком поверхностным. Минималистские идеи не эволюционировали линейно, они возникали в разное время и в разных местах по всему миру. Эти идеи рождаются из убеждения в том, что наша цивилизация полна излишеств, что ее слишком много как в физическом, так и в психологическом смысле слова, а значит, мы лишились своей аутентичности и нам необходимо ее вернуть. В такие моменты материальный мир теряет для нас значительную часть своего смысла, приобретательство утрачивает свою привлекательность. Нам начинает нравиться отдавать вещи, хочется отрешиться от мира, например, с помощью искусства. Или, как вариант, – в буквальном смысле став отшельником или бродягой. В английском языке нет слова, которое передавало бы чувство одновременно поглощенности и отчужденности, – может быть, в этом корень популярности понятия «минимализм»?
Я начал представлять себе это повсеместно распространенное чувство как стремление к меньшему. Как отвлеченное, почти ностальгическое желание прорваться к другому, более простому миру. Этот мир не существует ни в прошлом, ни в будущем, он не утопичен и не антиутопичен, он просто всегда лежит за пределами нашего нынешнего существования, в месте, до которого мы никогда не доберемся. Стремление к меньшему – это отражение сомнения, которое мучает человечество: что, если мы жили лучше, пока не имели всего того, что принесло современное общество? Если ловушки современной цивилизации вызывают у нас такое чувство неудовлетворенности, то, возможно, без них мы будем счастливее? Может, стоит от них отказаться ради постижения глубинной истины?