В поисках наслаждения
Шрифт:
Ее ядовитый тон прозвучал слишком холодно, чтобы сойти на шутку.
— Лиззи, я не тори. Я офицер. У меня нет партийных пристрастий, но есть обязанности. В своей профессии я не могу позволить себе иметь какие-либо взгляды или заниматься политикой. И тебе не могу этого позволить.
Он знал, что его слова рассердят ее, воспламенят как порох, но она должна была знать, что он по этому поводу чувствует. Ее философия и отсутствие какого-либо опыта могли подвергнуть его миссию опасности. Она должна была
— Я не могу не иметь собственного мнения и мыслей! — не менее горячо возразила Лиззи. — «Защита прав человека» — самая интересная философская книга, прочитанная мной за последнее время. Как и Пейн, я верю в прогресс и ненавижу излишнее упование на традицию и привычки. Все, что человек хотел бы, чтобы ему спустили с рук, он объясняет, а по существу, оправдывает привычками и традицией, как будто они жизненно важны для национальной безопасности, в то время как это является следствием недостатков его характера. Характера, нуждающегося в совершенствовании.
— Согласен.
Он протянул руку в попытке смягчить ее эмоции и удержать от обличительных речей. Если это могло служить свидетельством имевшихся у Лиззи и отца разногласий, то неудивительно, что они смертельно враждовали. Аргументы Лиззи были чересчур продуманными, чтобы быть результатом импровизации.
— Я не прошу тебя не иметь собственного мнения или взглядов. У тебя есть все права. Я прошу только, чтобы ты старалась держать их при себе.
Его нарочито спокойный и бесстрастный тон слегка ослабил ветер в ее парусах. Она стояла; уперев руки в бока, и пыталась найти подходящий ответ. Она просчитывала его, взвешивала, оценивала и измеряла, как гробовщик. Опасная калькуляция. Но таила в себе гораздо большее.
— Ты меня удивляешь, — позволила она себе обронить.
— Как и ты меня. — Он сказал это как комплимент, но, не желая продолжать спор, попытался сменить тактику. — Хотя твоя начитанность и сформированные взгляды не должны были бы меня удивлять. Ты никогда ничего не делаешь наполовину, Лиззи.
Она почти заглотнула наживку. Почти.
— Свои взгляды, какими бы они ни были, я буду держать, как ты советуешь, при себе. Тебя они не касаются.
— Меня они как раз касаются. Ты моя жена, Лиззи.
Все в ней, начиная от мягких губ и кончая острым умом, касалось его. Все в ней вызывало его восхищение.
Но она предпочитала злиться.
— Номинально. Тем более что ты уезжаешь.
Она взмахнула рукой, как бы отпуская его.
Будь он проклят, если ее отпустит.
Марлоу схватил ее за руку мягко и в то же время твердо.
— Полчаса назад наш брак не казался тебе номинальным. Разве нет, Лиззи?
Она попыталась высвободить руку, но он держал крепко. Она должна понять, что он не мог позволить себе закрыть на это глаза.
— Я попрошу тебя подумать вот
— А реформа, предлагаемая женщиной, всегда расценивается мужчиной как государственная измена.
Она высвободила руку. Вид ее груди над глубокой линией выреза лишил его самообладания.
— Лиззи, пожалуйста, прекрати манипулировать софизмами. Ты должна понимать: правительство ведет с обществом решительную войну.
Он закрыл рот и глаза, чтобы не сболтнуть лишнего.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что все это чересчур серьезно, Лиззи. — Он посмотрел ей прямо в глаза, чтобы она восприняла его слова серьезно. — Ваше общество могут обвинить в государственной измене.
— Не смеши людей. — Но ее голос слегка дрогнул. — Какая это измена? Простое реформирование, которого тори так боятся. Ради того, чтобы сделать правительство более отзывчивым. Не избавиться от него, не сбросить.
— Кое-кто видит все иначе.
— Кто? Большинство людей, у которых есть разум, видят все в другом свете. Мир уже изменился, Джейми, и нам нужно идти с ним в ногу. Двадцать лет назад никто не мог представить, что «Права человека» Томаса Тейна могут быть опубликованы, не говоря уж о том, что их будут читать думающие люди. Но с тех пор прошло две революции. Две! Старый порядок мироустройства изменился и будет продолжать меняться. Раз люди начали думать, видеть и чувствовать иначе, ты не можешь заставить их вернуться к прошлому. Не получится. Неужели ты этого не понимаешь?
Он многое видел. Видел свою красивую Лиззи, пойманную в сети недовольства правительством. Ее глаза сверкали огнем и страстью. Сети, которые он собирался сбросить.
— Пожалуйста, Лиззи. — Он говорил нарочно тихо, спокойно. И твердо. — Пожалуйста, обещай, что останешься в стороне от пламенных дел и пылких слов, пока я буду в отлучке.
— Боже, нет. Зачем мне это делать?
Она отвернулась, собираясь уйти, как обычно, но он удержал её за тонкую кисть.
— Лиззи, это важно. Обещай мне. Если что-то случится… я не смогу о тебе позаботиться.
— Мне не нужно, чтобы обо мне заботились. Я уже говорила тебе, что не беспомощна.
— Я знаю. Я это вижу. Но все очень серьезно. — Он взял ее за подбородок, чтобы заставить посмотреть ему в глаза. — Я прошу тебя об этом не потому, что хочу тобой командовать, но потому, что волнуюсь за тебя. Ты должна это понимать.
— Джейми, ты делаешь мне больно.
Нетерпение передалось его пальцам, вонзившимся в нежную кожу ее подбородка. И тут он впервые увидел это на ее лице. Страх. Ему стало противно, что он вызвал его, но она не имела представления, во что ввязалась, вступив в общество.