В поисках прошлогоднего снега (сборник)
Шрифт:
– Но мне нужен ты! – говорит Таня.
«А спроси меня, что нужно мне! – думает он. – Неужели неинтересно?»
Нет. По правде говоря, нет. Честно, нет. Неинтересно.
Мой муж, значит, застревает в тупике, но хочет выбраться.
– А как же твой муж? Жан?..
– При чем тут Жан!..
– Ну как это при чем?..
– Жан целыми днями на работе.
– Да я тоже!.. А потом… у меня же сын!
– У тебя чудесный сын, – соглашается Таня.
Заметим, мой муж Сева упоминает только о сыне – это корректность: он щадит Таню, не упоминая о жене, –
– Ну ты же все понимаешь… – говорит он потом жене.
Конечно. Я все понимаю. Как и Сева, кстати, который однажды стал очевидцем аварии, и водитель, выскочив из машины, стал объяснять почему-то именно Севе (у Севы такое лицо), как это у него получилось, крича при этом: ты понимаешь? Нет, ну ты меня понимаешь, мужик?!
Понимаю, думал Сева. И с грустью вослед: а на фига я тебя понимаю?..
Потому что это очень тяжело – понимать. Накладно. Понимать – это значит разделять, сострадать и даже, не дай бог, что-то делать. Нет, удобней не понимать.
– Ну ты же все понимаешь… – значит, говорит мне муж.
Разумеется. Я тебя понимаю. (А на фига я тебя понимаю?!)
– Она в безвыходном положении, – на всякий случай добавляет муж.
Давно замечено, сколько благ несет людям их безвыходное положение. Если они соображают, конечно, как им пользоваться. А Таня, как видно, соображает.
– Я совершенно одна, – значит, говорит Таня моему мужу. – Меня никто не понимает, даже психиатр!.. Он орет на меня, представляешь?
– Это что за идиот? Найди другого психиатра.
– Другого нет.
– Что, один психиатр на весь Канзас?
– Нет, но…
– А может, у него такая методика?
– Может.
Влюбленный человек, как больной, вызывает сочувствие: хочется помочь, предложить испробовать народные средства.
– Слушай, Таня, психиатр психиатром, но, может, лучше нырнуть там в прорубь…
– В смысле? – оторопев, смотрит Таня.
– Ну… это… для закалки органона. В баньке попариться там, или что…
– Ты приедешь ко мне?
С темы не сбить: хитрость безумных известна.
– Приедешь?.. Я люблю тебя.
Нет, на самом деле Таня любит себя – свою фобию, диету, слабое здоровье, свои печали и ошибки – вещи настолько самоценные, что их должны полюбить, конечно же, все, это не обсуждается. Формула любви Тани такова: с Петей она любила Колю, с Васей – Петю, с Ваней – Васю, любовь с вывернутой назад шеей. То есть Таня любит потери. Очередь дошла и до Севы: вот здесь он ходил по аллее и думал о ней (но тогда она любила Ваню) – и Таня полюбила эту аллею и прошлогодний снег. В общем, сделайте мне, как было.
Вообще, нелюбящие нас – они ведь очень интересны, они загадочны и сложны. О чем-то думают… О чем ты думаешь, Сева?
О чем, о чем… Картер в машине менять надо.
Сложные мужчины сложны тем, что не любят, вот и вся сложность.
У мужчин есть свой способ, как расстаться с женщиной: надо на нее обидеться. Обидеться и уйти. Гордо так
А еще есть онегинский способ: «Напрасны ваши совершенства: их вовсе недостоин я». (Конечно, недостоин!)
Все эти способы просты, легки… и некрасивы, Сева ими брезгует. И согласен поговорить: женщины любят это – «поговорить». Путь тупиковый, потому что после «поговорить» остается все равно одно: обидеться и бежать. «Мой милый, что тебе я сделала?»
Таня в свое время в поисках счастья улетела в Канзас, оставив Севу, как тот бронепоезд, стоять «на запасном пути». Там, в Канзасе, посреди кукурузного поля, красовался фанерный домик Жана; в этих местах, говорят, у всех фанерные домики – и в бурю они летают, как фургончик Элли Смит (то есть автор «Волшебника Изумрудного города» ничего не выдумал!). Кстати, на языке индейцев Канзас означает «Люди южного ветра».
И вот там, с человеком южного ветра, Таня полюбила Севу. (Читай выше формулу любви Тани.)
Теперь она вернулась назад, и оказалось, что бронепоезд Сева давно тю-тю. Таня глядела на пустые рельсы и не верила очевидному. Как же так? Честный Сева поступил нечестно: обещал любить вечно и слово не сдержал.
«Я обещал? Когда?..»
(Обещал, обещал! – все обещают, не надо стесняться.)
И Таня желала продолжить разговор о большой Севиной любви к ней. Потому что все, что случилось у Севы без нее, было, конечно же, ненастоящим, а настоящим было только ТО, с Таней. В общем, сделайте мне, как было. До кукурузного поля.
«Вчера еще в глаза глядел, а нынче – все косится в сторону!..» – любой женщине смириться с этим невозможно, правда? Но в Танином случае правильнее было бы уточнить: десять лет назад – «еще в глаза глядел, а нынче…».
– Танечка, ты очень милый человечек, но…
Никаких «но». И к делу подключается мама Тани – Вера, жена композитора Артема Соболева.
– Можно Севу Михайлова? – обычно спрашивает Вера по телефону, нарвавшись на жену. Как будто в общежитие звонит.
«Ща», – очень хотелось ответить жене. Но превозмогала.
– Севы сейчас нет, что передать?
– Передайте, что звонил Артем Соболев, – говорила Вера.
Вот как!
– Хорошо, Артем Соболев, – отвечала жена Вере.
– Мне нужен только ты!.. – значит, говорит она моему мужу.
А в это время жена мужа (я) тоже встречает белые ночи со своим бывшим мужем, его нынешней женой и детьми, потому что белые ночи в нашей жизни – это фатум: в эту прекрасную пору десанты бывших мужей, жен и возлюбленных, с разных концов планеты, высаживаются на берегах Невы – глядеть на эти белые ночи. Повод почтенный, культурный, против него не попрешь. Летят восторгаться, вздыхать и – поговорить.