В поисках солнца
Шрифт:
Тот кивнул, помолчал и ответил:
— Но, чтобы я начал реагировать, ему нужно что-то сделать.
— Внезапного брака тебе недостаточно? — хмыкнула Ирди, помещая пирог в печь с видом человека, который прекрасно выполнил свою работу.
— Это же Тэн, Ирди! — возвёл глаза к потолку Тогнар. — Его брак не мог не быть внезапным!
Кухню заполнил самый искренний ржач.
Когда он смолк, старушка оторвалась от вышивания и спросила:
— А фто, ваф Михар-то не монархифт, чафом?
Повисло ошеломлённое молчание.
— Великое Пламя, спаси Анджелию! —
Если Райтэн как член Парламента виделся форменной катастрофой, то уж в качестве монарха он точно представлял собой совершенно разрушительную неуправляемую силу.
— Нет, Михар не идиот же, — вернул всех на землю Этрэн.
— А если в следующем поколении? — коварно спросила Ирди.
…в таком духе совещание шло ещё несколько часов и закончилось уже после поедания пирога. В целом высокое собрание пришло к мысли горячку не пороть, но быть начеку и ждать дальнейших шагов противника.
Для того, чтобы этих шагов дождаться, нужно было противника убедить, что интрига его идёт как по маслу — так что старший Тогнар решил подойти к делу инструктажа сына самым тщательным образом.
Однако на этом этапе что-то не заладилось, хотя и началось всё с удачного отлова Райтэна в кабинете на карьере — Дерек носился по самому карьеру с сотней дел.
Нет, слушал Райтэн вполне внимательно, и даже кивал в нужных местах, но, как это всегда с ним бывало, внутренняя работа какой-то тяжёлой мысли вполне отражалась на его лице — было видно, что он с трудом заставляет себя удерживать внимание на инструкциях отца.
— Что случилось, Тэн? — в конце концов, не выдержал и поинтересовался прямо старший Тогнар.
Сын досадливо отмахнулся от вопроса. Лицо его, впрочем, несколько перекосило, когда он потребовал:
— Ты продолжай, продолжай! — и уже тихо себе под нос добавил: — Своих мозгов нет, так хоть твоими воспользуюсь.
Чувства его находились в полнейшем смятении. Он, конечно, и сам приехал в Брейлин за отцовской помощью именно потому, что ничего не смыслил в интригах. И было вполне разумно и логично, что прекрасно разбирающийся в этой области отец провёл соответствующую аналитическую работу и теперь на блюдечке с голубой каёмочкой принёс готовый рецепт в виде подробного инструктажа.
Но вся ситуация в целом снова напомнила Райтэну, что он оказался в высшей степени никудышным сыном, не оправдавшим чаяния отца. Глубокое недовольство собой отражалось в мимике Райтэна вполне чётко.
«Переборщил с воспитательной частью», — с большим недовольством подумал старший Тогнар, складывая руки на груди.
Собственно, наверно, в этом и была суть их извечного конфликта: Райтэн слишком чувствительно относился к любым нравоучениям со стороны отца, а тот, в свою очередь, никогда не видел границу, на которой следовало остановиться.
Старший Тогнар умел и любил давать суровые уроки и правильно подбирать те слова, которые особенно запомнятся и отложатся на всю жизнь; это качество делало его хорошим правителем. В воспитании детей, как он полагал, оно тоже оказывалось нелишним — ему
То, что отношения с детьми несколько отличаются от отношений с подчинёнными, Тогнар, к сожалению, из вида упускал.
У младших Тогнаров был один страх на троих — разочаровать отца — и одно же на троих желание — сделать так, чтобы отец ими гордился. Всю свою жизнь Райтэн старался вырваться из этой ловушки — потребности соответствовать чаяниям отца — и формально у него это даже получалось.
Но теперь, когда он вновь столкнулся с его язвительной критикой, страхи детства и юношества вновь в нём ожили. Мысль «я разочаровал его, я никудышный сын» прожигала его насквозь; он пытался бороться с ней, раз за разом напоминая себе, что есть на свете вещи важнее отцовского одобрения. Иметь право быть таким, какой ты есть, определённо, входило в число этих вещей.
— Тэн… — меж тем, откашлявшись, попытался старший Тогнар исправить дело. — Твой друг сказал очень правильную вещь: у тебя слишком чуткое сердце, чтобы пройти мимо мерзости и не вмешаться. Стыдно должно быть не тебе, а тем, кто тебя обманул.
Однако Райтэн, который слишком остро сейчас переживал мысль о том, что отец никогда не примет его таким, какой он есть, его не услышал; сложив руки на груди, он горько парировал:
— На самом деле, признай, ты предпочёл бы сына, который в подобной ситуации не даёт себя обмануть.
Тогнар недовольно поморщился, потому что Райтэн, разумеется, в чём-то был прав. Прямой и неспособный к пониманию интриг характер старшего сына не раз вызывал в нём досаду — и, конечно же, это можно было прочувствовать. Даже и сегодня, в тоне и в подробности, с какой он выдавал свои рекомендации по дальнейшей игре с Михаром.
Однако у Тогнара было много лет на то, чтобы принять тот факт, что старшенький оказался совсем не таким, как он себе вымечтал; и, пусть он совсем не соответствовал той картинке, которую Тогнар рисовал себе, когда качал на руках орущего младенца, он оставался родным и дорогим человеком.
Сентиментальные разговоры обычно никому из Тогнаров не давались — их гордый нрав требовал не опускаться до сантиментов — но тут уж у отца хватило мозгов чётко и уверенно заявить:
— Если уж ставить вопрос так жёстко, то я, однозначно, предпочту сына с честным сердцем сыну-интригану.
Райтэн поморщился; в своём режиме он всё ещё находил в любой фразе лишь подтверждение своим самоуничижительным мыслям.
— Тоже мне, честное сердце! — насмешливо фыркнул он, заходя с козырей и пытаясь использовать против отца его же аргументы. — Не может быть благородного сердца у человека, который на долгие годы бросил свою семью! — на финале фразы голос его ощутимо дрогнул, и он, резко развернувшись, уткнулся в окно.
Он пытался бросить эту фразу в отца, чтобы уличить его в неискренности; но вместо того попал сам в себя, снова погрузившись в глубокое чувство вины перед близкими.