В поисках солнца
Шрифт:
С одной стороны, история с Руби была не его тайной, и он не был уверен, что Тогнар обрадуется, если он посвятит Олив в подробности.
С другой стороны, едва ли Олив оставит дело просто так — и, как итог, она может вслепую замешаться в чужую интригу и пострадать.
Прикинув внутри себя так и сяк, Илмарт вывел и ещё одно соображение: глазастая и умная Олив могла стать ценным союзником, так что её осведомлённость, определённо, пойдёт лишь на пользу делу.
Оглянувшись по сторонам и обнаружив в разных концах переулка прохожих, Илмарт сдержанно предложил:
—
Олив скривилась в гримасу, которую можно было понять как «что, всё настолько плохо?» — кивнула и молча отправилась по направлению к квартире, которую снимала. Поскольку она ни на что не копила, то предпочитала тратить жалование на комфорт: у неё была прихожая с отдельным входом и комната с печкой. Усадив Илмарта на свой единственный стул, сама она устроилась на кровати, скинув обувь и поджав под себя ноги.
Илмарт лаконично изложил суть дела.
Олив некоторое время молчала, переваривая информацию, затем присвистнула, потёрла подбородок и вынесла вердикт:
— Мерзко.
Райтэн с первой встречи пришёлся ей по душе своей прямотой. Да, сперва она подозревала за этой прямотой второе дно — не в её характере было доверять первым впечатлениям — но, в конце концов, она убедилась, что Райтэну чуждо притворство, и всё то, что он демонстрирует лицом и тоном, является абсолютной правдой. С точки зрения Олив, это было большим достоинством. Она уважала Райтэна и за искренность, и за силу характера, и за ум, который раскрывался перед нею всё больше в их совместной работе.
Обманывать людей такого склада, играя на их благородных порывах, с позиций морально-этического кодекса Олив было подло. Ей даже сделалось за Райтэна больно — скорее всего, от того, что она сама давно уже потеряла всякую наивность и веру в людей, поэтому никогда бы не пошла на поводу у собственных порывов подобного рода, и из-за этого особенно уважала тех, кто имел смелость таким движениям сердца поддаваться. Благородный порыв — всегда риск, а Олив ни при каких обстоятельствах не рисковала, предпочитая всё продумать и действовать строго в соответствии с планом. Однако где-то в глубине её души ещё не погасла та юношеская, светлая искорка — которая когда-то давно и была сутью самой Олив. И эта искорка и её толкала на то, чтобы защищать слабых и помогать обездоленным. Поэтому порыв Райтэна, так или иначе, оказался созвучен её сердцу и вызывал в ней уважение.
Другим моментом, кольнувшим её, была, должно быть, некоторого рода зависть, приправленная сожалением и грустью, — в своей жизни Олив частенько сталкивалась с людьми и обстоятельствами, которые ломали её и причиняли ей боль. А вот защитников, готовых ринуться между ней и опасностью, на её пути не встречалось. Олив подумалось, что, должно быть, это удивительное чувство, когда ты уже совсем утонула в очередной передряге, и чувство липкой, всепоглощающей беспомощности уже затопило тебя вконец — и вдруг приходит кто-то и выдёргивает тебя оттуда. Просто потому что не может наблюдать, как ты там тонешь.
Она бы никогда не предала человека, который её выдернул;
— Если надумаешь их гасить, — деловито резюмировала свои размышления Олив, — я в деле! — и протянула ему руку.
Илмарт степенно кивнул, подался к ней и руку пожал:
— Договорились.
Было совершенно неясно, действительно ли они всерьёз планируют убийство — или это очередной виток их привычной игры.
Илмарт размышлял о том, что у господина Михара есть как минимум один телохранитель — он заметил его в стороне во время сцены у ворот. Но при этом собственно в университет Михар пришёл один, значит, его можно было подловить там. Будут ли рыть землю его люди, если он пропадёт, и сколько кому дать на лапу, чтобы не рыли?
Мысли откинувшейся на подушки Олив были проще: она размышляла, как избавиться от трупов и не загреметь к властям.
Дерек никогда в своей жизни не убивал собственными руками, а Райтэн, мало того, что не убивал сам, — не был даже косвенно причастен, В отличие от друга, который, выполняя некоторые приказы Грэхарда, знал, что его старания приведут к конкретным смертям. Но, так или иначе, ни Дерек, ни Райтэн не были готовы решать свои проблемы столь радикальным способом.
Илмарт убивал; и Олив убивала; и оба они были готовы убить теперь.
— Девчонку — тебе, — не терпящим возражений тоном заявила вдруг Олив.
— Мужчина опаснее, — возразил Илмарт, который, по совести, вообще не представлял, как грохнуть Михара так, чтобы не загреметь самому. — Его убийцу будут искать активнее.
Возражал он, впрочем, чисто для проформы; ему и так хотелось задушить Руби, а с точки зрения успешности внезапного нападения на охраняемую цель у Олив точно было больше шансов, чем у мрачного мужика, у которого на лице и мускулатуре написано, что он весьма опасен.
— Мужчину нужно гасить первым, чтобы девчонка наследовала, — растолковала свою мысль Олив. — Мне подобраться проще, и проще сбежать в Райанци.
— Принято, — кивнул Илмарт и добавил: — Но у Тогнара пока планы на подковёрный интриги.
Олив передёрнула плечом:
— Пусть интригует, — милостиво разрешила она.
Мысли о том, что жизни врагов полностью в её руках, настроила её на мирный лад. Во всех ситуациях, где она не могла повлиять на людей напрямую, она любила утешать себя мыслью, что, во всяком случае, можно их просто убить.
Не то чтобы она часто так поступала — по правде сказать, именно так она не поступала никогда, — но кровожадные планы здорово успокаивали ей нервы.
Они снова помолчали. Олив размышляла о том, как подобраться к Михару, и не могла выбрать между вариантом «подловить его в неожиданный момент» и «втереться в доверие в качестве потенциальной любовницы». Илмарт подсчитывал, сколько времени потребуется, чтобы Руби вступила в наследство, и сколько — чтобы Райтэн унаследовал Руби — и можно ли будет, таким образом, использовать для перекупки людей господина Михара деньги самого господина Михара.