В поисках солнца
Шрифт:
В конце концов, измучившись вконец своими попытками понять, Руби приняла волевое решение просто подойти и поговорить. Просто взять и сделать это.
Она дождалась момента, когда он дежурил на воротах университета — это был отличный шанс поговорить с ним наедине — и заставила себя подойти к нему.
Он, впрочем, явно не был настроен на общение, и попросту её проигнорировал — хотя она стояла рядом добрых три минуты, перекачиваясь с пятки на носок и не решаясь начать разговор.
Наконец, она открыла было рот…
И поняла, что
Закрыв рот, она сбежала и позорно расплакалась где-то в тихом уголке. Она сама не знала, отчего плачет, и презирала себя за этот плач, и самой себе казалась весьма жалкой — и, чем более жалкой она себе казалась, тем сильнее плакала, а чем сильнее плакала — тем более жалкой себе казалась.
На другой день она решилась поговорить — с Дереком. Потому что Дерек, во всяком случае, не делал вид, что её не существует.
— Дер, — привлекла она его внимание, отрывая от работы с переводом, — а ты не знаешь, почему Илмарт так меня ненавидит?
Он хмыкнул, постучал пальцем по книге, опёрся подбородком на ладони, чуть прижмурил один глаз, снова хмыкнул, а потом взглянул на неё пронзительно и остро и спросил с толикой даже дружелюбия:
— А того, что ты заманила в весьма скверную ловушку его друга, недостаточно?
Руби мучительно покраснела.
Она впервые сейчас осознала свои действия как «заманить в ловушку» — возможно, потому что Дерек их видел именно так, а ей теперь хотелось смотреть на всё глазами Дерека, потому что ей казалось, что он один может ей помочь и объяснить, что с ней происходит и как теперь с этим быть.
— Но мы же развелись!.. — обиженно буркнула она, защищаясь.
Ей казалось несправедливым, что её не простили после того, как она исправила свою ошибку.
Дерек вздохнул, передёрнул плечами и отметил:
— Ну, знаешь ли, и цену за развод твой отец запросил немаленькую!
Руби замерла. Лицо её сделалось бледным, отчего кожа стала казаться болезненно-тонкой.
— О чём ты?.. — выговорила она скорее безвыразительно, чем с вопросительной интонацией.
Она полагала, что отец потому разрешил развод, что она попросила его об этом.
Дерек в очередной раз вздохнул.
Больше всего ему хотелось сказать, что это взрослые мужские дела, которые её не касаются, — во всяком случае, они же с Михаром договорились обойтись без впутывания женщин, и со стороны Дерека это обязательство означало, что он не будет использовать Руби.
Однако, уже было открыв рот, чтобы сказать то, что намеревался — что ей в эти дела лезть не стоит — он вдруг вспомнил Эсну.
Это случилось так ярко и неожиданно — он не думал о ней уже несколько недель — что он даже чуть вздрогнул. Как живая, предстала она перед его внутренним взором: взволнованная, обиженная, поникшая, с живой жалобой в голосе рассказывающая ему, что все, буквально все говорят ей, что расследование обстоятельств смерти её первого мужа — не её дело. Что ей не стоит в это лезть. Что мужчины сами разберутся.
«Почему
Дерек почесал бровь.
«В конце концов, я ведь никуда её и не впутываю, так?» — решил он сам в себе и коротко рассказал Руби об условиях, на которых её отец согласился на развод.
К концу рассказа он уже успел пожалеть о своём решении — Руби выглядела совершенно опрокинутой.
— Но я думала… — почти беззвучно выдохнула она, нелепо провела ладонью по лицу, нервно рассмеялась и потеряно взмахнула руками.
— А! — испытующе глядя на неё, отметил Дерек. — Ты, кажется, начинаешь понимать, в чём тут фокус, да?
Она посмотрела на него растеряно и беспомощно.
Он откинулся на спинку стула, спокойно положил руки перед собой на стол, чуть наклонил голову набок и с большим удовольствием выговорил:
— Твой отец ведь очень хорошо всё придумал. Ведь хорошо же всё вышло! — с некоторым издевательством в голосе напомнил он ей её же слова. — И ты довольна, и Райтэн свободен, и господин Михар своего не упустил. Всем же хорошо, Руби, ведь так? — насмешливо заключил он.
Руби покраснела пятнами.
Конечно, всё вышло хорошо.
Но есть большая, огромная, гигантская прямо-таки разница между отцом, который выполнил просьбу дочери, и отцом, который выкрутил свою интригу, попутно вписав в эту интригу исполнение просьбы дочери.
Руби почувствовала себя так, словно стоит, совершенно обнажённой, на скалистом обрыве где-то высоко в горах, и ветер, кусочки льда и мелкая каменная крошка со всех сторон избивают её, сшибая с ног куда-то в обрыв.
Человек более эмоциональный выразил бы это чувство словами: «Меня предали».
Руби назвала это: «Я неблагодарная дочь» — и почувствовала вину за то, что смеет обижаться на отца.
— Он сделал, как должно, — тихо выразила она свою мысль, защищая его — потому что в издевательском тоне Дерека ей почудилось обвинение.
— Безусловно, — серьёзно кивнул тот, снова облокачиваясь на стол и устраивая подбородок на ладонях. Глядя на неё внимательно и спокойно, продолжил: — Как должно поступить блестящему политику. — Кивнул сам себе и, неожиданно резко откинувшись на спинку стула, выразил в упор: — Но как бы хотелось, чтобы он поступал не как политик, а как любящий отец, да?
Провокация, определённо, достигла цели: он высказал прямо то, что она старательно пыталась запрятать поглубже, сделать вид, что этого желания не существует, что оно неважно. Именно от этого его слова остро резанули её сердце, и она резко ответила:
— Он вполне позаботился обо мне.
— О, да! — подхватил мысль он и тягуче отметил: — Даже отдельно обговорил в наших условиях, чтобы я позаботился о твоём эмоциональном комфорте. Полагаю, это была ключевая причина, по которой он пытался сладить со мной добром.