В поисках солнца
Шрифт:
— Это мезальянс, — тихо отгородилась она тем, что позволяло ей сберечь чувство собственного достоинства.
— Я могу себе его позволить, — незамедлительно отмёл аргумент он, а после отобразил бровями предложение продолжить.
Раздражённо передёрнув плечами и осознав, что деликатности от него не дождёшься, она воскликнула:
— Это был бы скандал, который слишком ударит по вашей репутации! — и с возмущением, за которым пыталась скрыть смятение, бросилась в атаку: — Вы хоть представляете, сколько любовников у меня было?!
Атака её, впрочем, совершенно не удалась. С искренним и совершенно
— Кстати, а в самом деле — сколько?
Она смерила его недоверчивым взглядом, но ни в выражении глаз, ни в мимике не заметила насмешки.
Фыркнув, она отвернулась, дёрнув спиной, опёрлась на балюстраду и самым независимым на свете тоном озвучила:
— Девятнадцать!
В душе её, впрочем, поднялось тщеславное удовольствие: ей редко выдавался случай похвастаться своими любовными победами, и ей хотелось и щёлкнуть его этим признанием по носу, и потешить собственное самолюбие.
В следующую секунду она пожалела, что отвернулась, потому что, судя по его тону, выражение его лица было весьма интересным.
— А, теперь я понимаю ваше беспокойство! — непринуждённо признал он и с лёгким сожалением отметил: — В самом деле, мой опыт пусть ненамного, но скромнее, поэтому, признаю, вы вправе опасаться…
Подорвавшись от возмущения, она резко обернулась и встретила его искрящийся весёлый взгляд; он явно забавлялся её реакциями. Не испытывая ни капли смущения, он продолжил изгаляться тоном самым серьёзным и сокрушенным:
— Да, полагаю, вы вправе опасаться, что я не вполне соответствую вашим искушённым требованиям…
Давать ему пощёчину было, кажется, не за что, но именно этого ей сейчас хотелось больше всего на свете.
— Вас только это смущает? — язвительно переспросила она, когда он замолчал.
— Помилуйте! — он поднял руки в примиряющем жесте. — Лично меня вообще ничего не смущает. В отличие, кажется, от вас.
Она, сложив руки на груди — что не шло к её изысканному бальному платью, — смерила его недовольным взглядом. Он стоял в спокойной уверенной позе человека, которого в жизни не заботил вопрос, куда девать руки — одна, чуть согнутая в локте, спокойно размещалась вдоль тела, другая небрежно цеплялась большим пальцем за цепочку жилетных часов.
— Вы надо мной издеваетесь! — обличила его она, не понимая, что за игру он ведёт.
Он смерил её насмешливым взглядом.
— Судя по всему, — спокойно ответил он, — это вы, Магрэнь, сейчас издеваетесь надо мной, выдвигая предположение, будто бы я не способен продумать последствия своих действий, оценить свою способность совладать с этими последствиями и сделать соответствующие выводы перед тем, как кому-то что-то предлагать.
Магрэнь независимо хмыкнула, потому что возразить на это было нечего.
«В чём тут может быть ловушка? — напряжённо размышляла она. — Громкий скандальный развод по позорящим меня обстоятельствам? Так ведь и по нему он ударит не меньше…»
Даже если предположить, что у него были какие-то неведомые ей причины навредить ей именно через такой странный и извилистый путь — она не была фигурой такого масштаба, чтобы из-за неё он рисковал и своей репутацией. А брак, как ни крути, такое дело, в которое одинаково замешаны оба.
Единственной
— Возможно, — неожиданно для неё вновь заговорил он, — вам поможет решиться мысль о строительстве для вас самого оснащённого в мире парфюмерного завода в столице, а также устроение торговой лавки в первой линии столичного порта?
Это было настолько неожиданно, что Магрэнь несколько секунд потрясённо молчала, и лишь потом удивлённо переспросила:
— Вы меня уговариваете?
Он развёл руками: мол, выходит, что так.
— Зачем? — тупо переспросила Магрэнь, перестав вообще понимать, что происходит.
Настолько идиотский вопрос его несколько обескуражил, но он тут же взял себя в руки и ответил вполне любезно:
— Затем, что я бы предпочёл, чтобы вы согласились.
Глупо моргая, она наблюдала за тем, как он уверенным жестом достаёт из внутреннего кармана жилета сигару, оборачивается, обнаруживает отсутствие в обозримом пространстве чего-то бы то ни было, от чего можно было бы прикурить, на незначительное мгновение теряется, после чего убирает сигару обратно с таким видом, будто и предполагал вытащить её, покрутить в пальцах и заложить обратно.
У Магрэнь перестало сходиться что бы то ни было.
Мужчины его уровня никогда не предлагают брак женщинам её типа — если, конечно, речь не идёт о совершенно безумной страсти. Магрэнь, прищурившись, даже попыталась на взгляд определить, можно ли отнести Михара к категории несчастных, которым все мозги отшибло этой самой страстью, но страсть и Михар и так-то не сочетались в её воображении — и ещё меньше укладывались в выдвигаемые им объяснения.
«Допустим, — сдалась в попытках разгадать суть обмана она, — что он действительно решил, что я ему подхожу».
Допущение это не было таким уж странным — Магрэнь и сама весьма высоко себя ценила, прекрасно понимала, что по разному набору критериев превосходит большинство других дам, и в целом легко приняла мысль, что для выдающегося политика такая женщина, как она, и впрямь была бы предпочтительной спутницей жизни.
Поэтому с пунктом «вы, Магрэнь, мне подходите» она решила всё же согласиться.
Оставался не озвученный им, но не менее важный пункт — подходит ли он ей.
Магрэнь не стремилась замуж по целому ряду причин. Она желала сохранять полную независимость и быть самой себе хозяйкой. Она, также, полагала унизительным тот набор требований, который большинство мужчин предъявляют к кандидаткам в свои жёны — и тут, к большой удаче Михара, он озвучил совершенно иные критерии. Вместо сакраментальных «уметь вести хозяйство, быть любезной и послушной, рожать и воспитывать детей» он выдал целый набор требований, которые говорили, что ему нужен партнёр, соучастник интриг и политический помощник — ещё ни один мужчина никогда не оценивал Магрэнь по этим критериям, и, пожалуй, она была польщена. Да, подумав, решила она, ей, совершенно точно, льстил его выбор.