В поисках Солнца
Шрифт:
В поезде было одновременно душно и холодно. У сидящей напротив девушки надета маска, рядом мужчина в повязке с интересом читал спортивную хронику. В вагон неторопливо вошла беременная женщина. Глядя на нее, пассажиры с постыдным смущением неловко вставали со своих мест и уходили. Заболевших было легко узнать: они почти не спали и не ели, и что бы там ни говорил с экрана холеный эпидемиолог про защитные маски, всем было ясно: эти меры предосторожности защитить никого не могли. Сидя в своих марлевых намордниках, люди низко опускали головы и старались не дотрагиваться друг до друга: ни телами, ни взглядами. Она села рядом; парень напротив, пыхтя в платок, стянул с решетки
"Я конструирую машины времени, неисправные машины времени, которые могут ехать только назад. Но и стрелки часов тоже ходят только в одну сторону, и никто не упрекает в этом часовщиков. Перед собой мы видим только прошлое: 11 секунд, 8 минут и 20 секунд, 8,6 лет, 37 лет. Сантиметр - мера времени, и чем дальше мы смотрим, тем глубже проваливаемся назад. Настоящее - тонкая прослойка пыли на вселенском ветру, чем дальше смотришь и чем быстрее идешь - тем стремительней разлетается. И почему только они не пишут на стеклах "100 лет назад", "500 лет назад"? Это было бы хорошо... Смотреть можно только назад, а не идти вперед - нельзя. Пятимся как раки...", - Ра перечитал последнюю фразу, вычеркнул, потом еще одну, нахмурившись, спрятал блокнот в карман брюк и встал из-за стола. Котлеты несъедобные. Говорят, это потому что бабы Любы, главной здешней поварихи, нет уже неделю. Ходили слухи, что у нее "звериная болезнь".
Ставя поднос на ленту, Ра увидел директора НИИ. Он стоял - руки в карманах выглаженных брюк - беседуя с поваром через прилавок.
– А что это Любовь Марковну не видно?
– спрашивает он. На его таралке надкусанный пирожок брезгливо отодвинут к синему ободку.
– Болеет, - отвечает повар, почесывая запотевший затылок под шапочкой.
– Передавайте ей от меня скорейшего выздоровления. Надеюсь, ничего серьезного?
– У нее эта...
– мужчина многозначительно посмотрел в строгое лицо начальника, но тот ждал и всем своим видом демонстрировал, что с полуслова не понимает, - У нее эта самая болезнь... звериная. Вирус, - его голос обратился в таинственный шепот.
– Стыдно!
– неожиданно выкрикнул директор, и его морщинистые руки выпрыгнули из карманов.
– Стыдно! Вам просто пудрят мозги, и вы всему верите. Стыдно!!
Все замерли, глядя на него. Он замолчал, как будто бы даже смутился, проверил галстук, поправил пиджак и отечески положил ладонь на плечо смущенному повару. Дорогие золотые часы и странные: уродливые, обкусанные ногти: как у детей.
– Скорейшего выздоровления, иначе на таких харчах у нас скоро все учрееждение заболеет: животом.
– Хорошо, - пробормотал, - Я скажу, я все... скажу все.
– А вы что стоите?
– обратился директор к застывшему Ра.
– Работы нет?
– сказал и пошел прочь.
Работы было достаточно, но она не шла. Ра пенял на отравление, так как уже очень скоро одолела какая-то
Подсоленный снег местами стаял, образовал лужи, лужи текли теперь по асфальту, в их отражениях беззвучно ломались бетонные конструкции, изгибались и переплетались машины и фонари. Если наблюдать одни только лужи, то невозможно угадать форму домов, отличить фонари от оград. Небо, - думает Ра, - а из неба снова: не то пересушенный дождь, не то мокрый снег. Он застегивает куртку, поднимает плечи.
В ожидании поезда Ра зашел в кафе на станции. Чайный пакетик подкрасил кипяток, пластиковая палка для размешивания сахара оплавилась в воде, по телевизору без звука крутили клипы, громко и невпопад кричало радио.
"...и это так! Исследование показало, что вот так мы себе находим партнеров. Когда ты видишь человека, твой мозг, он как бы выдает тебе: эй, да я знаю его! Поэтому, согласно исследованию, влюбленность - это когда ты узнаешь незнакомого как знакомого. Это ощущение дает вам чувство безопасности. Поэтому наши парни, мужья, ну, или девушки похожи там... на маму, папу, бывшего, известного актера или нас самих. По-моему это кр-р-р-уто", - раскатистое "р" затрезвонило в ушах.
"- А по-моему это грустно.
– Эй, Мими! Ты что, подхватил эту болезнь?!
– Не тупи, Момо. Ну это же тебя ограничивает. Ты делаешь вид, что ищешь других людей, а на самом деле - только себя. То есть ты как бы везде видишь только зеркало. Прямо такой артхаус: ходишь, а везде одни зеркала. По-моему это было у Бергмана.
– Ууу, как ты заговорил! Градусник в студию! Дорогие радиослушатели! Пойду проверю, не болен ли Мими эмоциаонализмом и вернусь к вам сразу после следующего трека. Пишите свои приветы в наш чат! Новый номер 233623".
Заиграла музыка. Ра поморщился, взял тающий в руках пластиковый стаканчик и вышел на улицу. Незрячий попрошайка направлял в пустоту жалобные "подайте несчастному слепому", и, оборачиваясь на звон металла, раздавал свои запоздалые "храни вас Бог" уже обезлюдевшей улице.
– Храни вас Бог, - растаяло за спиной Ра.
По поезду, как всегда, слонялись продавцы, и текстами, заученными уже даже самими пассажирами, перекрикивали нарастающий стук колес.
– Чай! Успокаивающий травяной чай! Покупаем успокоительный чай!
– снова и снова зачинал торговец в проходе, и в пустом вагоне от его крика звенело в ушах, - Дедовский метод от всех нервных расстройств. Молодой человек, чай не хотите приобрести?
– Нет, - мотнул он головой, отгоняя мысли и увешанного сумками челнока.
Поезд тронулся, и под мерный стук колес Ра задремал, и впервые за долгое время увидел сон. В ошметках мыслей, причудливо перемешанные, ему представлялись комнаты с зеркалами и сотни тысяч его отражений, окованных кольцом рекурсий; череда хтонических планет, населенных неизвестными науке существами, и сеть железных дорог, испещрившая огненную поверхность этих миров; слова и лица, вой Центавра и чей-то пронзительный крик, который он во сне принимал за скрип тормозов.