В поисках Великого хана

Бласко Висенте Ибаньес

Пинсон держал в руке две какие-то палочки, принятые им за корицу. Один матрос с «Пинты», португалец, участник плаваний к берегам Африки, заявил, что он достал эти палочки у встречного индейца, который нес две большие связки точно такой же корицы. Контрамаэстре с «Пинты», в свою очередь, утверждал, что он видел в лесу много коричных деревьев. Страстное желание найти азиатские пряности, охватившее всех как поветрие, побуждало предполагать существование их в каждом дереве неизвестной породы, распространяющем приятный и сильный запах.

Адмирал, вообразивший, будто к ним и в самом деле привалило наконец подлинное богатство, отправился вместе со всеми, кто оказался рядом, обследовать эти деревья. Они не замедлили убедиться, что заманчивая находка – чистейшая иллюзия. Колон показал образцы корицы

и перца, взятые им в Севилье, некоторым индейцам, но те остались верны себе. Что бы им ни показывали, они никогда не выражали ни малейшего удивления. Все это есть и у них, и притом в неимоверном количестве, но только не здесь, а дальше, всегда где-то чуточку дальше, по направлению, как они указывали, на восток.

Поскольку день был воскресный и команда флотилии отдыхала, многие съехали на берег, чтобы повидать эту землю. На следующий день, в понедельник, флагманский корабль и две каравеллы приблизились к пляжу, чтобы очистить днища от приставших к ним трав и ракушек. Осторожности ради Колон велел очищать днища трех кораблей не сразу, а одно за другим, так, чтобы два корабля на случай внезапного нападения оставались всегда на воде, «хотя эти люди, – сказал адмирал, – безусловно надежные, и можно было бы безо всякого страха вытащить на сушу одновременно все три судна».

Это воскресенье было для Лусеро и Фернандо Кузваса самым радостным днем за все плавание. Впервые они получили возможность вместе съехать на берег.

Они не раз уже высаживались на землю, побывав на первых открытых экспедицией островах, но всегда порознь. Лусеро, кроме того, часто сопровождала дона Кристобаля в его поездках на шлюпке с флагманского корабля. Из шлюпки она любовалась лесами, окаймлявшими берега бухт и рек, или совершала вместе с адмиралом небольшие прогулки по лесным зарослям. Эти земли, столь не похожие на все то, что Лусеро видела до сих пор, населенные странными, невиданными доселе людьми или пустынные и погруженные в глубокое безмолвие, иногда еще более тревожное, нежели монотонный немолчный гул тысячи шумов ничем не стесняемой, непрерывно дышащей и обновляющейся природы, вселяли в нее какое-то внутреннее беспокойство. Внимание и взоры дона Кристобаля приковывал к себе лишь раскрывавшийся перед ним ландшафт, и хрупкому слуге, который нес за своим господином его арбалет, или пику, или мешочек с привезенными из Испании образцами пряностей, приходилось самому справляться со своими страхами и тревогами.

Фернандо Куэвас, обычно съезжавший на берег с i руппой матросов «Санта Марии», мог ознакомиться с пновь открытыми землями гораздо основательнее Лусеро. Выпрыгнув из баркаса, матросы тотчас же направлялись в индейский поселок, представлявший собой скопление беспорядочно разбросанных больших хижин, или бойо, конические крыши которых увенчивал дымоход, являвшийся на самом деле вовсе не дымоходом, а коньком кровли, образуемым одной из сторон соломенного снопа, надетого на сходящиеся кверху стены этой постройки. Иногда индейцы, завидев белых, пускались бежать, и тогда, как бы дружелюбно те им ни кричали, приглашая остаться, все было тщетно, потому что крики матросов лишь прибавляли прыти ногам туземцев. В других местах благодаря индейцам, которых адмирал возил на своих кораблях и которые изъяснялись знаками с белыми и успокаивали своих соплеменников на их языке, испанцы и краснокожие вступали между собой в сношения и начинался обычный торг – покупка матросами хлопковой пряжи и прочих ненужных вещей вроде лоро и попугаев, в обмен на все те же бубенчики и вязки стеклянных бус.

В этих жилищах матросы ели, случалось, местный хлеб, называемый туземцами касабе, пробовали клубни и жареные зерна проса или кукурузы, отдавая взамен сухие морские галеты, политые патокой, – небесную пищу, достойную могучих, вышедших из океана волшебников.

Никогда Куэвас не возвращался из подобных поездок на берег без букетика каких-нибудь необыкновенных, издающих приятный запах цветов для адмиральского пажа или без пестро раскрашенного гамака, позволявшего Лусеро устроиться на ночь у себя в рубке кормовой башни на этой качающейся постели, куда более приятной в душные тропические ночи, чем тюфяк. А с первыми солнечными лучами гамак уползал в какой-нибудь уголок, словно змейка

с многоцветною чешуйчатой кожей. Привозил ей Куэвас из этих экспедиций, особенно вначале, и какую-нибудь голубую, красную или зеленую птицу, попугая или же лоро, но в последнее время он решил, что не к чему ей дарить пернатых все той же породы. Ведь их было теперь так много! На борту «Санта Марии» и двух других каравелл не нашлось бы, пожалуй, ни одного человека, который не был обладателем двух или трех таких птиц. Они горланили в любой час, расхаживая по площадкам кормовой и носовой башен или по средней палубе кораблей, как будто окончательно завладели этим плавучим мирком; они усаживались на борт, свешиваясь над ним и балансируя, чтобы сохранить равновесие, на жерла бомбард и небольших кулеврин; они поднимались вприпрыжку по ступеням веревочных лестниц рангоута, и с рей или с самой верхушки мачты кричали во всю мочь, смотря на рощи ближнего берега, словно хвастались тем, что взобрались так высоко, и красовались, обосновавшись в этом плавучем лесу, на глазах у своих сородичей, ведущих оседлую жизнь и прилепившихся к сухопутным лесам.

В это воскресенье обоим слугам, получившим впервые возможность отправиться вместе на берег, новая земля показалась еще роскошнее. С тех пор как был открыт первый остров, участники экспедиции успели забыть об опасностях, горестях и тяготах перехода по океану. Пустынный, бедный Гуанаани, с первыми лучами восходящего солнца появившийся в сетке морского тумана, стал как бы рубежом в истории жизни этих людей, оставивших по одну сторону пессимизм и ненависть, с тем чтобы на другой стороне найти только оптимизм и радужные упования. И адмирал был единственным человеком, который воспринял это знаменательное событие по-иному.

Отдавая дань охватившему всех оптимизму, Куэвас забыл о своих намерениях отомстить сеньору Перо Гутьерресу. Бывший королевский буфетчик также, казалось, не помнил о тумаках, которыми в ту ночь наградил юношу, и проходил мимо, словно не замечая его. Теперь его куда больше, чем люди, интересовали новые земли. Его тревожила судьба вложенных им в это предприятие денег; он был одним из компаньонов его, – правда, менее значительным, чем Пинсоны, – и теперь он, бродя в одиночестве, тщательно осматривал хижины местных жителей или лесные заросли где-нибудь у самого берега, обследуя породы деревьев и прикидывая в уме доходы, возможные при надлежащем использовании их плодов, смол и соков, а также всматриваясь в украшения туземцев, в надежде обнаружить жемчуг и золото.

Лусеро и Фернандо, пройдя вдоль упоминавшегося уже разлива к реке, наткнулись на группу матросов с «Пинты» и «Ниньи», пытавшихся вести разговор со стариками индейцами, раскрашенными в белый и красный цвета и совсем голыми, если не считать сеточки из хлопковых ниток, прикрывавшей срамные места; волосы у них были прямые и жесткие и свисали сзади как хвост, а челка доходила до самых глаз.

Индеец с острова Гуанаани пытался передать белым при помощи знаков и усвоенной им полдюжины испанских слов смысл сообщаемого этими патриархами. Говорили же они о богатствах острова Бабеке, указывая куда-то вдаль, неизменно вдаль, как если бы и этот остров был подобен тем фантастическим островам по соседству с Канарским и Азорским архипелагами, а также Мадейрой, которые становились заметными, если удаляться от них, и, напротив, терялись из виду в океанских просторах при приближении к ним корабля. Знаки и быстро сыпавшиеся слова переводчика повествовали о том, что в этих краях существуют люди, имеющие лишь один глаз во лбу, а также люди с песьими головами, «поедающие захваченных ими пленников; первое, что они делают, это рубят голову, чтобы напиться крови, а затем, отрезав половые органы, всласть угощаются ими».

Двое молодых людей побывали и около другой кучки испанцев, молча смотревших на ближайшие бойо. Здесь были корабельные слуги и юнги, привлеченные наготой индианок. Замужние молодые женщины и матери семейств носили узкую набедренную повязку из хлопчатобумажной ткани. Что касается девушек, то те ходили совсем нагие, выставляя напоказ свое тело, всегда стройное и гибкое., Иначе, впрочем, и быть не могло у племен, применявших детоубийство, этот отбор с помощью смерти, уничтожая всех новорожденных слабого здоровья или плохо сложенных.