В последнюю очередь
Шрифт:
И Сашино сердце с болью приняло страдальческую его зависть и невольную его вину, вот хотя бы перед тем пареньком на экране, которого живого ли, мертвого ли - непосильно надрываясь, тащила на себе неистовая и решительная санитарка - девочка.
К девяти он был у "Астории". Он постоял на малолюдной улице Горького, послушал, как глухо резвился за слепыми завешанными окнами оркестр, и свернул в переулок к ресторанному входу.
После сумрака темных улиц по глазам ударил щедрый ресторанный свет. Саша зажмурился и услышал
– Желаете столик?
– Меня ждут, - твердо ответил Саша и открыл глаза. Его действительно ждали: от столика, стоявшего у окна, на него приветливо смотрел благообразный Семеныч. Смотрел и махал детской ручкой - приглашал.
– Водку будешь пить, Сашок?
– спросил Семеныч, добродушно наблюдая за тем, как устраивался в удобном кресле Саша.
– Не сейчас, - из Семенычевой бутылки Саша налил в чистый фужер минеральной воды и гулко, с видимым наслаждением выпил.
– А сейчас что делать будем?
– простодушно полюбопытствовал Семеныч.
– Торговать.
– Ты что - мешок с рисом прямо в "Асторию" приволок?
– Сегодня у меня товар мелкий и очень дорогой.
– Саша улыбнулся.
– Золотишко? Камушки?
– заволновался Семеныч.
– Вот, - сказал Саша, из внутреннего кармана вытащил Артурову финку и с силой воткнул ее в стол.
– Купи.
Финка твердо стояла. Семеныч не отводил глаз от наборной ручки, на которой отчетливо читалось - Пуха.
– Гражданин, вы испортили скатерть и портите стол, - строго осудил Сашу подошедший официант.
– Вам придется возместить ущерб.
– Семеныч возместит. Возместишь, Семеныч?
– Саша смотрел Семенычу в глаза не отрываясь.
– Иди, Гриша. Мы с тобой потом разберемся, - вяло приказал Семеныч, и официант независимо удалился.
– Ну как, покупаешь?
– громко, как у глухого, спросил Саша.
– Сколько?
– Пятнадцать тысяч. Сейчас же.
– Я с собой таких денег не ношу.
– Здесь соберешься.
Саша выдернул из стола нож и бережно возвратил его во внутренний карман. Семеныч проследил за этой операцией, подумал недолго и постучал вилкой о фужер. Официант возник как из-под земли.
– Слушаю вас, Михаил Семенович?
– Гриша, Аполлинария Макаровича позови.
– Будет сделано, - официант как сквозь землю провалился. Зато явился монументальный и суровый метрдотель.
– Аполлинарий, мне пятнадцать тысяч нужно, - просто сказал Семеныч.
– Когда?
– невозмутимо осведомился вальяжный Аполлинарий.
– Сейчас.
– Двадцать минут имеете?
– Аполлинарий обращался только к Семенычу. Сашу он просто не замечал.
– Сашок, двадцать минут потерпишь?
– заботливо спросил Семеныч.
– Потерплю. Только сотенными. Чтобы в карман влезли.
– Не рублями же, - презрительно кивнул Аполлинарий Макарович и направился за кулисы. Одновременно откинувшись в креслах, Саша
– Живот прихватило.
– Без шуток, дядя, - предупредил Саша.
– Да какие шутки? Обделаюсь сейчас!
– с неподдельной искренностью завопил Семеныч.
– Пошли, - скомандовал Саша, и они поднялись.
В туалете Семеныч ринулся к кабине. Саша придержал дверцу.
– Не запирайся.
– Бога побойся, Сашок! Прикрой хоть слегка!
– Ты меня за фрайера не держи. Если в кабинке после тебя знак какой найду, все тридцать потребую, а в наказание пером пощекочу. Не до смерти.
Саша полуприкрыл дверцу, постоял с отсутствующим видом. Через некоторое время спросил, глядя в потолок:
– Все?
– Все, - ответил Семеныч, зашумел водой и вышел, подтягивая брюки. Господи, счастье-то какое!
– Подожди здесь, - распорядился Саша, прошел в кабину и внимательно изучил стены, ящик для туалетной бумаги. Даже бачок осмотрел. Вышел, подмигнул Семенычу, предложил:
– Ручки помыть не мешало бы.
Вымыли руки, вернулись в зал и опять откинулись в креслах, изучая друг друга. Наконец подошел Аполлинарий Макарович и, по-прежнему игнорируя Сашу, почтительно положил перед Семенычем увесистый пакет.
– Прошу вас, Михаил Семенович.
– Благодарю, - Семеныч кивнул Аполлинарию Макаровичу, и тот достойно удалился. Саша - давай перо.
Саша небрежно швырнул на стол нож и притянул к себе пакет.
– Все?
– спросил Семеныч.
– Ну, тогда я пойду?
Саша с трудом загнал пачку в задний карман бриджей и ответил благодушно:
– Ты же водки предлагал выпить. Вот теперь в самый раз.
Из ресторана они вышли в обнимку. Размягченный водкой, Семеныч признавался:
– Вот ограбил ты меня, Сашок, а все равно я тебя люблю. Нравишься ты мне, потому что хорошо ограбил, весело.
– Я все хорошо делаю, - согласился Саша, отпустил Семенычевы плечи, шагнул на проезжую часть улицы Горького и поднял руку: от Охотного ряда шел грузовик. Могучий "додж" затормозил рядом. Саша открыл дверцу, рассмотрел у водителя погоны:
– До "Сокола" подкинешь, сержант?
– Садитесь.
Саша взобрался в высокую кабину и перед тем, как захлопнуть дверцу, обратился к одинокому Семенычу:
– До свидания, старичок!
У Шебашевского он сошел. Темень стояла в переулке. Саша держался ближе к заборам безмолвных домиков и уверенно шагал знакомой с детства дорогой.
Сзади негромко зашумел автомобильный мотор. Саша обернулся. От Ленинградского шоссе, мирно светя кошачьими зрачками прорезей в затемненных фарах, небыстро догоняла его полуторка. Саша остановился, чтобы проводить взглядом машину, но полуторка вдруг дико взревела и, резко выворачиваясь, ринулась на него.