В последнюю очередь
Шрифт:
– Как?
– спросил Саша у Алика.
– Хороший пиджак, - серьезно ответил Алик. Саша снял пиджак, поправил парабеллум, надел китель, четко застегнулся.
– Ну что, купцы? Называйте цену. За все. С чемоданом.
– Для героя войны цена будет весьма и весьма умеренной, - заявил Коммерция.
– И правильно, молодцы, - поощрил купцов в этом намереньи Саша и, угрожающе похлопав через китель по невидимому пистолету, добавил: Учитесь торговать.
У себя в комнате под насмешливым взглядом Алика Саша ловко и с видимым
– Ну, сукины дети, я до вас доберусь.
– Нет, такого красавца в доме держать никак нельзя. Его народу показывать надо, - иронично решил сидевший на подоконнике Алик. Отметая иронию, Саша с энтузиазмом принял предложение.
– Именно, мой юный друг! Пойдем гулять.
– На минуту в Отцовский заскочим, а потом - в центр, - сказал Саша Алику. Они шли по Красноармейской - элегантный молодой человек спортивного типа и его юный друг, одетый значительно скромнее. Свернули в тихий уже заросший молодой яркой травой Отцовский.
У дома номер семь Саша картинно - как и требовало новое одеяние, облокотившись о палисад, обратился к женщине, которая энергично работала лопатой - вскапывала огород.
– Можно вас спросить, мамаша?
Женщина разогнулась и оказалась яркой молодицей.
– Что тебе, сынок?
– Извини, сестренка, - вальяжный стиль роскошного молодого человека был сбит одним ударом, и потому он говорил уже просительно: - Тут старичок проживает, Михаил Семенович. Можно его повидать?
– Семеныча-то? Да навряд ли. Уехал он.
– А мы с ним договорились... Как же это он?
– Ни свет ни заря. Меня разбудил, говорит: "К снохе поеду в Ногинск. На огороде помочь просит". Через десять дней обещал быть.
– Жаль. Он мне позарез нужен.
– А я заменить его не могу?
– игриво спросила молодица.
Саша отчаянным глазом осмотрел ее и сказал задумчиво:
– А что ж... Есть над чем подумать...
– Думай не думай, солдатик, сто рублей - не деньги. Зачем тебе думать-то?
– до ужаса рисковой была молодица - уже знала, что понравилась.
– Умный потому что, - ответил, чтобы ответить Саша, и спросил нахально, вспомнив свой неземной красоты наряд: - Звать-называть как тебя буду?
– Нинель, - назвалась озорница.
– Лучше Нинон, - задумчиво поправил ее Саша.
– Я буду звать тебя Нинон. Жди меня через пару деньков, Нинон.
– А сегодня что же?
– Сегодня дел по горло, - с искренним огорчением объяснил Саша. Сегодня мне гулять положено.
– Тогда гуляй отсюда, - грубо посоветовала Нинон и взялась за лопату. Саша в неопределенности еще немного потоптался у забора, а потом, махнув рукой, заявил горько Алику:
– Нас не поняли, дружок. Пойдем искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок.
Уголок они искали на привычном пути: Ленинградское шоссе, улица Горького,
– Не пойду!
– свистящим шепотом кричал Алик и вырвался. А Саша за руки тянул его в "Асторию".
– Да ты что, дурачок! Такой сегодня день! Посидим, поедим.
– Я не голоден.
– Ты жульен когда-нибудь ел?
– А что это такое?
– Из интеллигентной семьи, а село!
– весело изумился Саша и затолкал слабо сопротивляющегося из-за обнаруженного вдруг собственного невежества Алика в ресторанный подъезд.
– Мест нет!
– строго предупредил швейцар.
– Нам найдут, - беспечно ответил Саша.
– И вашему товарищу рановато по ресторанам-то...
– В самый раз, - отрубил Саша и нехорошо глянул на швейцара: сквозь и одновременно как бы мимо.
Взгляд этот означал, что Саша уже не видит перед собой человека, а видит он всего лишь препятствие, которое ему, солдату, позволено преодолевать любым способом. Любым. Поняв, что далее препятствовать без риска невозможно, швейцар возгласил:
– Прошу!
– Может не пойдем?
– нудил Алик.
– Да замолчи ты!
В зале Саша заметил знакомого официанта и поманил его пальцем. Тот на миг задумался, узнал, подбежал.
– Столик на двоих, закуску, жульены, двести пятьдесят.
Гриша окинул критическим взором Алика, но возражать не стал: усадил за малый стол у колонны, расставил приборы и исчез.
– Нравится тебе здесь?
– спросил Саша.
– Нет.
– Почему?
– Не ко времени все это.
С подносом примчался Гриша.
– А вот Алику не нравится у вас, Гриша, - игриво сказал Саша.
– Кому что, - бесстрастно заметил Гриша.
– Кому шашлык, а кому манная каша, кому сто пятьдесят, а кому молоко через соску.
– Не хами, - предупредил Саша.
– Вы спрашиваете, я отвечаю, - Гриша, разговаривая, умело расставил принесенное и пожелал: - Приятного аппетита!
Саша налил себе рюмку, поднял ее.
– За ребят, сделавших то, что мне сделать не довелось, - и выпил.
– Гражданин!
– прозвучало за его спиной.
– Приводить несовершеннолетних в ресторан в вечернее время строго запрещается.
Саша поставил рюмку на стол и поднял глаза на метрдотеля!
– А! Аполлинарий! Ты за Алика не беспокойся. Он взрослый. И умный. Умнее и образованнее нас с тобой.
– Гражданин! Я повторяю еще раз...
– начал было опять Аполлинарий Макарович, но осекся, потому что Саша, вытянув ноги и слегка отъехав креслом по натертому полу, засунул руки в карманы брюк. От этого незастегнутый бежевый пиджак разошелся, приоткрыл поблескивавшую в обильном свете ручку парабеллума.
– Аполлинарий!
– упирая на двойное "л", произнес Саша.
– Жена, наверное, Полей зовет? Так вот что, Поля. Я - нервный, я - контуженный, я за себя не ручаюсь. Мысль моя ясна?