В постели с наставником
Шрифт:
Значит, не мужчина виновен в том, что они все потеряли, но женщина.
— Наверное, зря я скрывала от вас правду, — горько проговорила мать. — Но кроме гордости за отца мне нечего было вам дать.
— Думаю, сейчас все это не важно. — Все, кроме Дункана.
— Что значит — не важно? — резко, с обидой спросила мать.
— Прости. Я не то хотела сказать…
Мать только махнула рукой и со вздохом прикрыла глаза.
— Как странно… Всю жизнь терзаться из-за вещей, которые казались необычайно
Для всех, кроме матери и покойного короля.
Огонь в очаге погас. Сквозь щели в ставнях темнело зимнее небо, разрезанное серебристым серпом месяца.
— Эдуард был бы счастлив назвать тебя своей дочерью.
Мать крепко сжала ее плечо, и Джейн улыбнулась.
— Приведи его ко мне. Если он окажется стоящим человеком, я не стану чинить вам препятствий. Взаимная любовь это слишком ценный дар, чтобы ею разбрасываться. Что толку о того, что когда-то давно я была богата. Счастье соединить возлюбленного и мужа в одном человеке не купишь ни за какие деньги.
Джейн обняла ее, бормоча слова благодарности.
Но ей предстояло преодолеть самое серьезное препятствие.
Упрямство Дункана.
Возвращаться в общежитие было поздно, и она осталась на ночь в гостинице, где наконец-то вымылась и сменила одежду. Тунику и шоссы она отдавать не хотела, памятуя о том, что они понадобятся для возвращения в общежитие, но Солей умела быть настойчивой.
— Просто примерь. — И она вручила Джейн одно из своих платьев. А потом, спрятав потрепанное мальчишеское одеяние, распутала гребнем ее светлые кудри, пощипала щеки и надушила розовой водой. — Смотри, какая ты прелесть.
Она и впрямь преобразилась точно по волшебству, и все-таки не могла отделаться от ощущения, что это очередной маскарад. Красивое платье, тонкий аромат розы — все было чужое. И не женщина, и не мужчина, она чувствовала себя каким-то гротескным гибридным существом, похожим на тех, что часто рисовали по полях Псалтыри. Наполовину люди, наполовину животные, они были изгнаны из мира людей и обречены жить на далеких пустынных землях.
И все же у нее щемило сердце, когда она брала на руки малыша или подмечала, с какой любовью Джастин улыбается жене, когда думает, что никто не видит. Как нежно он обнимает ее за плечи, а та отвечает на ласку, прижимаясь к его ладони щекой.
Смогут ли и они с Дунканом когда-нибудь обрести такой же покой? Если он уступит ее уговорам, какая жизнь ждет их впереди? В то ужасное утро, узнав о ее королевском происхождении, он пытался что-то втолковать ей о своей семье. Она впервые задумалась над тем, как они ее примут и примут ли вообще. Что они подумают о ней, когда увидят?
Ведь кроме них двоих в мире есть и другие люди.
Как им построить жизнь вместе?
После
Джастин уступил, предварительно посовещавшись с Солей, и настоял на том, чтобы сперва он один, без нее, зашел в общежитие, а после нанес визит ректору. Ее мужское одеяние сестра отдать отказалась, отговорившись тем, что оно еще не вернулось из стирки.
Благодаря связям Джастина при дворе она получила специальное разрешение на посещение общежития. Когда она появилась на пороге, одетая в непривычное синее платье, студенты дружно уставились на нее, не узнавая.
Джейн и сама себя не узнавала.
Уединившись с Генри и Джеффри, она забросала их вопросами.
— Вы меняли ему повязки? Проследили за тем, чтобы он поел?
— Мы сделали все, о чем ты наказывала, — мягко ответил Джеффри. — Не ты одна умеешь о нем заботиться.
Она устыдилась того, что невольно обидела их. Во всем виновато женское платье. Это оно понуждало ее цепляться за исконно женские обязанности и не уступать их мужчинам из страха остаться не у дел.
— Он спрашивал обо мне?
Джеффри молча покачал головой.
Так она и думала.
— Я должна с ним увидеться.
— Он не хочет тебя видеть. — Генри, как обычно, был прямолинеен.
— Дай ему время.
— У него было достаточно времени. — Они полагали, что поступают в ее интересах. У них были самые благие намерения. Однако эти самые благие намерения грозили разрушить ее будущее. — Но у меня этого времени нет! Я знаю, что Джастин сегодня был здесь. Что он вам сказал?
Они переглянулись. Так и есть. Ради ее мнимого блага мужчины сговорились против нее.
Что ж, раз они молчат, она ответит на этот вопрос сама.
— Вы должны заболтать меня, покуда он меня не заберет, так? — Смущение на их лицах доказало, что она права. — Как вы не понимаете, он увезет меня, и я больше не смогу вернуться обратно.
Мать обещала не чинить им препятствия, но за нее это сделают остальные. Отныне, когда всем известно, что она женщина, доступ в общежитие для нее закрыт. Ее увезут домой, утешив заверениями, что Дункану ничто не мешает навестить ее, когда — и если — у него появится такое желание.
Но в глазах Дункана ее исчезновение будет означать отказ соединить свою жизнь с калекой. Выяснять, куда ее увезли, будет ниже его достоинства.
Он никогда, никогда за ней не приедет.
— Дверь все еще заперта?
— Нет. Он разрешает нам заходить, когда нужно.
— Тогда отойдите в сторону и дайте пройти.
Она сошла вниз по лестнице, с непривычки путаясь в подоле длинного платья, и, оказавшись у двери в его комнату, услышала тихое звучание гиттерн. И зажмурилась, сдерживая слезы.