В постели со Снежной Королевой
Шрифт:
— Здесь у меня студия. Прошу… — Ивлева изящно опустилась прямо на пол, скрестив ноги.
Алена села за рояль и страстно, с нарастающей агрессивностью начала «Аппассионату». Она хотела расшевелить Ирму.
«Расскажи! — мысленно требовала Алена. — Все, что знаешь, — расскажи. Только правду! Расскажи, расскажи, расскажи!»
— Чудесно… — Когда стихли последние звуки, Ивлева с очаровательной непосредственностью тыльной стороной ладони вытерла выступившие на глазах слезы. — Действительно — нечеловеческая музыка!
— Ирма, как вам кажется, могло что-то остановить Вику? —
— Ох, не знаю… — сокрушенно вздохнула та. — Вы, Алена, когда-нибудь задумывались о том, что мы все — это продукт культурного воспитания?..
— То есть?..
— Наши чувства, наши фантазии, наши мысли, устремления — все, что мы собой представляем, — результат действия на нас культурного окружения! Вы не согласны?
— Согласна, — осторожно ответила Алена.
— Говорят, что искусство — это только часть мира, причем созданная искусственно, уж простите за тавтологию! Но мне иногда кажется, что реальность гораздо больше похожа на вымысел. Все мы живем во сне, а настоящая жизнь — где-то там, в звуках музыки… В палитре художника! В мраморе, разбуженном резцом художника! В трепетании танца!
— А природа? Что тогда такое природа? — невольно спросила Алена.
— О, природа… — Ивлева мечтательно улыбнулась и сделала грациозный жест руками, словно обозначая раскрывающийся цветок. — Природа имеет на нас еще большее влияние! Гете, например, заметил, что человек, живущий среди мрачных и могучих дубов, имеет совсем другое мироощущение, нежели человек, поселившийся возле легкомысленных березок… Но городскому жителю катастрофически не хватает природы! Заводы, фабрики, закатанная в асфальт земля, однообразные дома, мертвое небо, пропитанное смогом… Это зрелище может ранить чувствительную душу и даже убить. Кто знает, Алена, но, может быть, именно город убил Викусю! Ее утомил скудный урбанистический пейзаж… Вы сами ответили на свой вопрос.
Алена возвратилась от Ивлевой ошалевшей, совершенно запутавшейся — точно ей поднесли какого-то дурманного зелья, после которого все время хочется рассуждать о высоких материях, высоком искусстве, сумрачных предначертаниях и смутных устремлениях…
Возле своей двери она обнаружила Семена Владимировича Кашина, в цигейковом теплом жилете. Он с озабоченным, тревожным видом потирал свою лысину.
— Елена Петровна! — вздрогнул он, увидев Алену, вынырнувшую из лифта. — А я вас жду, жду…
— Что-то случилось? — встревожилась она.
— Елена Петровна, вы должны мне помочь…
Алена отчаянно трусила от того, что старик вздумал инспектировать свою опунцию, открыла свою дверь и пропустила Кашина в квартиру.
— Елена Петровна, мне надо срочно съездить в одно место, — таинственно произнес Кашин. — Я пытался подговорить Лину, но она категорически отказалась — ей, видите ли, некогда… А я точно знаю, что никаких выступлений у вас сегодня нет!
Как уже упоминалось, Кашин чрезвычайно редко покидал свою квартиру — разве только клуб кактусоводов посещал, да и то в хорошую погоду, в основном летом.
— Куда ехать? В клуб? — вздохнула Алена и посмотрела на часы. До вечера еще куча времени, и она вполне могла
— Нет, не в клуб.
— А куда?
— На электричке надо ехать… — туманно ответил Кашин. — Понимаете ли, Елена Петровна, вы почти догадались — мне необходимо посетить симпозиум кактусоводов — это недалеко, в Подмосковье… У меня есть шанс получить семена мюллер-мюльхерсии, что из Уругвая!
— О господи… — пробормотала Алена, садясь на стул в прихожей. «Только мюллер-мюльхерсии мне этой не хватало! Из Уругвая…» — в отчаянии подумала она. — Семен Владимирович, вы уверены, что вам нужен этот симпозиум?
— Очень нужен! — сурово сказал Кашин, глядя на Алену пронзительными, близко посаженными глазками. — Если вы отказываетесь меня сопровождать, то я один туда поеду. Несмотря на свой страх перед электричками! — Он подумал и добавил: — А также перед толпой на перроне, цыганами, лицами без определенного места жительства, стаями бродячих собак, бестолковыми машинистами, которые не объявляют остановок, равнодушием окружающих, гололедом, морозом, скользкими ступенями…
— Семен Владимирович! — перебила его Алена, не дав продолжить этот скорбный список. — Если бы ваш симпозиум проводился в пределах Кольцевой автодороги, я бы ни на секунду не задумывалась!
— Отказываетесь, значит… — констатировал Кашин. — Ну что ж, дело ваше! — И он зашаркал к входной двери, всем своим видом изображая печальную решимость.
Когда он ушел, Алена задумалась. «Господи, он же пропадет… он вроде ребенка! Еще под электричку свалится…» Ее раздирали противоречивые желания. С одной стороны, она хотела остаться дома и вечером встретиться с Селетиным, а с другой — было бы жестоко отпускать Кашина одного.
«Ладно, уж до вечера-то мы точно успеем вернуться… В крайнем случае на обратном пути поймаем такси!» — решила Алена.
Она быстро переоделась, поскольку концертное платье никак не годилось для поездки, и поднялась на третий этаж.
Кашин тут же открыл дверь, ничуть не удивляясь появлению Алены, словно ждал ее.
— Февраль — самый холодный месяц в году, — сказал он. — Надо одеться потеплее…
— Надо, — уныло кивнула Алена.
Кашин замотал тощую шею мохеровым шарфом и принялся натягивать поверх цигейкового жилета длинный пуховик коричнево-серого цвета. Был он Кашину страшно велик, и это обстоятельство почему-то очень расстроило Алену. «Почему он такой худой? Почему такой одинокий? Почему такой старый?.. И кто вообще придумал, что люди должны стареть?!»
— Ну, вот, я готов! — энергично отрапортовал Семен Владимирович, нахлобучив на голову мохнатую ушанку, судя по всему — из енота. — Сейчас еще ридикюль свой возьму…
«Ридикюлем» он назвал большую болоньевую сумку, довольно тяжелую Алена немедленно отняла ее и сказала, что понесет сама.
Кашин бодрился, но на улице вцепился Алене в свободную руку — с испуганным, потерянным видом.
Довольно легко они добрались до вокзала — полупустой автобус быстро и плавно мчался по замерзшим улицам… Но на вокзале была сутолока, сновали озабоченные люди с тележками, то и дело объявляли отправление очередного поезда. Кашин совсем растерялся.