В прериях Техаса
Шрифт:
Гроза пронеслась, на севере снова показалось голубое небо, и засияло солнце. От лошадей шел пар, прерия дымилась. Одежда на Милли высыхала по мере того, как бежали неутомимые лошади, и все большее расстояние оставляла она после себя. В тот день путешествие закончилось у реки, и как будто у нее было еще недостаточно затруднений, переправы в этом месте не было. Милли сделала остановку. Наутро она чувствовала себя еще более вялой и утомленной, но готова была ехать дальше. Река поворачивала на северо-запад. Весь день она следовала вдоль нее, часто в тени деревьев. Ни следов, ни колеи, ни остатков лагерей — сплошная пустыня.
На следующее утро она нашла заброшенную переправу. Виднелись старые следы бизонов. Это оживило ее, пробудило заглохшую надежду. Она немного воспряла духом. Если бы только можно было отпустить
Затем она попала в полосу, где валялось множество трупов бизонов, и изумление, надежда, неожиданные мысли овладели ею. Где она? В пятидесяти, может быть, в ста милях от Стэкед Плэнс, и все-таки не может найти дороги. Туши эти были черные и высохшие; никакого запаха не исходило от них; это были отвратительные кучи костей и кожи. Десять миль сделала она по этой полосе смерти и разложения, и даже признак лошади или повозки не порадовал ее напряженно ищущих глаз. Милли потеряла счет часам, дням, времени. Солнечный закат, остановка у реки, темная ночь с ненавистными звездами, бледный рассвет, день, серая равнина, раскаленное солнце, белые лошади впереди, ночь, темнота, опять свет, и ужасная усталость и тоска.
— Что это такое? — воскликнула Милли и широко открыла глаза. Она лежала в повозке, куда свалилась от усталости. Она стала вспоминать. Было раннее утро. Но теперь солнце стояло уже высоко. Повозка скрипела, раскачивалась, катилась, и при этом слышался странный звук: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Лошади бежали по твердой дороге. Не снится ли ей это? Она закрыла глаза, чтобы лучше слышать. Тук-тук, тук-тук, тук-тук. Это не был обман ее болезненно обостренного слуха, утомленного тишиной.
— О, наконец-то! — вздохнула Милли. — Дорога… дорога… — И она приподнялась. Как всегда, серая беспредельная прерия, но теперь перерезанная до самого горизонта белой линией дороги. Милли, вне себя от радости, едва не упала в обморок. Она заставила себя попить и поесть, хотя мясо и хлеб так высохли, что их было трудно проглотить. Она должна собраться с силами. Много охотников, должно быть, проезжает по этой дороге. Наверное, очень скоро она увидит, как на горизонте забелеет повозка. Милли оглянулась назад, на юг, и затем посмотрела вперед, на север. Прерия по-прежнему была пустынна, но все-таки чувствовалась какая-то разница.
День кончался, солнце склонялось, и, когда небо расцветилось розовыми и золотистыми красками, лошади заржали, почуяв воду. Милли чувствовала себя бодрее, надежда чудесным образом оживила ее. И она погнала лошадей.
Снова достигла она линии горизонта. Это была вершина одного из холмов. Долго казался он недосягаемым, заграждая даль и маня вперед. Речка, окаймленная зелеными берегами, протекала как раз у подножия его. Скорбное и измученное сердце Милли забилось при внезапном воспоминании. Она останавливалась уже здесь. Она узнала эти вязы. Кровь ее воспламенилась, как от крепкого сладостного вина. Уайт и Спэкс тоже вспомнили. Это была холодная, приятная вода с возвышенности, излюбленная бизонами. Лошади заржали, забили своими пыльными мохнатыми копытами и остановились. Милли взглянула вниз на зеленый берег, где когда-то Кэтли говорил ей о своем сочувствии. Еще один солнечный закат, и еще раз золотистые, красные и пурпурные облака запылали над прерией. Тени поспешно спустились над далекими равнинами; среди колышущейся травы засверкали тусклые пятна костров. И в неясной дали терялась, извиваясь, как блестящая нить, река. Милли правила лошадьми, пробираясь теперь между мелким скотом, которым было усеяно пастбище по берегам реки около Спрэга. Лошади попали в самую гущу пасущегося скота. Между дорогой и деревьями поднимались клубящиеся столбы синего дыма от костров в охотничьих лагерях.
В лучах заходящего солнца голубели палатки. Выбегали собаки и лаем встречали новую повозку. Любопытные охотники, направлявшиеся на юг, выходили, чтобы остановить Милли. Жители Спрэга спешили, чтобы расспросить новоприбывшего из охотничьей области.
— Здравствуйте, сынок! — приветствовал ее седой старик, живыми голубыми глазами оглядывая усталых лошадей и повозку с единственным
— Да, — ответила Милли, с удовольствием услышав его хриплый голос.
Люди столпились ближе, любезные, заинтересованные, начиная уже удивляться.
— Откуда вы? — спросил старик.
— С Красной реки, — ответила Милли.
— Скажите-ка, сынок, вы… — он прервал вопрос, подошел ближе и положил руку на спину лошади, от которой шел пар. Грубые лица, некоторые загорелые, некоторые бледные, по-видимому, еще не обвеянные ветром прерии, повернулись к Милли. Они казались прекрасными, столько жизни, радушия и интереса было в них. Как в тумане, сквозь слезы видела их Милли.
— Да, с Красной реки, — быстро и тихо ответила она. — В моем отряде произошла ссора — все перебили друг друга. Команчи переплыли реку, я убежала. Уайт и Спэкс вывезли меня из леса… Индейцы гнались за нами… Мы попали в стадо бизонов, они неслись в панике… Ехали целый день… пыль и топот… О, это было ужасно… Но потом они побежали тише… окружали нас весь день… сорок миль… И с тех пор я ехала и останавливалась, ехала и останавливалась, день за днем, день за днем, я не знаю, сколько дней это продолжалось!
После долгого взволнованного рассказа Милли воцарилась тишина.
Затем старик недоумевающе почесал бороду.
— Сынок, что вы шутите над нами, выдумываете все это? Правда, вид у вас усталый, измученный…
— Это истинная… правда, — со вздохом ответила Милли.
— Ну, мальчик, — более серьезным тоном начал добродушный старик, и снова с любопытством оглядел изнуренных лошадей и попорченную в дороге повозку.
— Мальчик! — Живо, насколько позволяла ее усталость, воскликнула Милли. — Я не мальчик!.. Я девушка… Милли Фэйр.
Глава XV
Том поднялся как можно выше, чтобы осмотреть поле по направлению к скале. Он дополз на руках и на коленях до конца камня и оттуда, лежа на левом боку, вытянув вперед левую руку, а правой таща ружье, пополз насколько мог, быстро и бесшумно. Он смотрел только прямо перед собой. Страх исчез. С самого начала он подумал, что умереть он может только один раз, и если это суждено ему теперь, то умрет он за своих товарищей. Темные, манящие глаза Милли Фэйр мелькнули перед ним, и острая мучительная тоска сжала его сердце; и ради этой девушки он тоже готов был подвергнуться любой опасности. Так или иначе, эти команчи были причиной бегства Милли, если даже они и не поймали ее. Из-за них он потерял ее.
После того, как он оставил за собой несколько десятков футов, он почувствовал облегчение, страшное напряжение его ослабело. Его товарищи сзади стреляли теперь как будто залпами, и он знал, что таким образом Пилчэк старался отвлечь внимание индейцев от него. Индейцы тоже стреляли, и он стал уже порядочно удаляться от перекрестного огня. Он уже не слышал, чтобы пули визжали над его головой. Он достиг более открытой местности и был теперь, по-видимому, недалеко от своей цели — от скалы. Обычно он выбирал высокий и широкий камень и выглядывал из-за него. Но тут он не нашел ни одного, который был бы подходящего размера. Лежа у плоского камня, он выглянул. Увидел он только довольно широкое пространство, негусто усеянное обломками скал. Но большой скалы с этого угла не было видно. Почти не в состоянии ползти дальше, утомленный физически и духовно, он приподнялся, чтобы отыскать скалу. Не с этой стороны! Опустившись вниз, он отполз несколько шагов к левому концу камня и снова приподнялся, чтобы выглянуть.
Как будто резкий порыв ветра пронесся мимо него. Он услышал свист. Он почувствовал сильный, ошеломляющий толчок и затем острую, жгучую боль в спине. Почти в то же мгновение донесся резкий звук ружейного выстрела. И взгляд Тома сейчас же уловил впереди фигуру индейца, который стоял с дымящимся ружьем в руке, и свирепое, настороженное выражение было на темном лице его. Том упал ничком за камнем, оглушенный и пораженный этой неожиданностью. Затем в следующую секунду он опомнился, крепко сжал ружье и приподнял его с крайним напряжением сил. Вскочил и мгновенно выстрелил. Он как будто ясно увидел индейца только после того, как разрядил ружье. Индеец широко открыл рот и зашатался. Он отбросил от себя ружье. Оно упало на землю. Кровь хлынула у него изо рта. Он был смертельно ранен. На темное лицо его было страшно смотреть. Он покачнулся и упал.