В прорыв идут штрафные батальоны
Шрифт:
Выпроводив Имашева за дверь, Павел подержал паузу. Посвящать в подробности разговора с Андриановым даже Махтурова он не хотел.
— Андрианов мне открытым текстом дал понять, что выявить Виновника гибели Сачкова должны мы. В наших интересах, чтобы признательные показания были получены в роте. И неважно, как мы их получим. Можно обещать чистые документы. А вот если у кого-то прояснение памяти случится в кабинете у опера, а это случится обязательно, то все мы с вами останемся ни с чем.
— За документы охотники повспоминать найдутся обязательно.
— Николай, если поработать с Кнышом, как думаешь, сможет он показать на Штыря?
— Думаю, он с большим удовольствием покажет на меня или на тебя.
— Такую вероятность тоже исключать нельзя. Еще неизвестно, что на уме у особистов. Куда Андрианов захочет повернуть дело.
— Обязательно на Штыря надо? — спросил Огарев. — Проще на любого убитого дело повесить.
— На убитого слишком просто. Думаю, Андрианов и без нашей помощи легко это может сделать. Нужен настоящий.
— Но убийца и правда может быть убит или ранен. Почему мы думаем, что он живой?
— Может. Но в этом должна быть стопроцентная уверенность. Номер с туфтой не пройдет. Они и сами туфтить умеют. Николай, кто-нибудь из окружения Ростовского у тебя остался?
— Кисет.
— Вот с Кисетом и начинай работу. Огарев, покопайся во взводе Ведищева. Попробуй выяснить, кто с кем из уголовников на ножах. Их рук это дело.
— И все-таки я не понимаю, — продолжал недоумевать Махтуров. — Почему особому отделу не закрыть это дело тихо-мирно. Балтусу оно тоже вряд ли нужно. Списали бы в невосполнимые потери, как раньше, и концы в воду. Что-то тут не так Кому-то это нужно.
— Нам надо быть готовыми к любому ходу развития событий. Вариант первый: мы находим настоящего убийцу. Вариант второй: готовим липу. Мы должны опережать в своих действиях особый отдел.
Был у Павла и запасной вариант — Балтус.
Глава шестая
Батальон выходит в тыл.
Вновь узкая лесная дорога. Могучие сосны и ели справа и слева. День хоть и серенький, без солнца, но мягкий, теплый. Солдаты идут вольно. Накормленным и отдохнувшим, дорога в тыл им в охотку.
Вскоре после выступления из Маленичей встретились на противоходе с пехотным полком, направлявшимся под Никольское. Полк двигался колоннами побатальонно на смену штрафникам. Фронтовой полк после переформировки: большинство солдат в необмятых в носке шинелях, тощенькие вещмешки за плечами. Все в касках, надвинутых на ушанки. Лица молодые. Новобранцы.
Идут с полной боевой выкладкой. Обвешаны автоматами, дисками, брезентовыми подсумками. И, видно, не издалека. Не успели примориться. Завязывают оживленный обмен репликами со штрафниками. Слышать о них слышали, а видеть не приходилось. Знают, что штрафников в самое пекло бросают и сами туда идут. Тревожатся.
— Эй, славяне, как там? — Худенькое птичье лицо под каской обращено к напарнику пулеметчика Литовченко, большому охотнику до зубоскальства.
— Каком кверху! — с готовностью отзывается тот. — А чего мамино молоко на
— Плохая примета, бякиш-мякиш, — ворчит Имашев. — Людям хорошего желать надо, плохое слово нельзя.
— Перебьются! Дорогу им пробили, чего еще надо? — отмахивается балагур. — Анекдот в тему, мужики. Вася Теркин возвращается на передовую…
К месту расположения батальона, отмеченного на картах как лесоповальный пункт и лесозавод, добрались во второй половине дня. Глухая лесная глубинка, обойденная войной, боев здесь не было. И до штрафников, судя по количеству землянок и укрытий для автомобильной и тракторной техники, стоял полк тяжелой артиллерии.
Теперь здесь было пусто. О прежних обитателях напоминала только прибитая к сосне стрела — указатель «Хозяйство Щелинцева».
Землянки, конечно, по бытовому обустройству далеки от немецких блиндажей. Мелкие, неказистые, полы и стены земляные. В той, которую определил себе под постой Колычев, из удобств — топчан и стол, грубо сколоченные из неструганых досок
Закончив размещение взводов, Павел направился в штаб. Сдал Боровицкому представления на штрафников и ставшую ненужной топографическую карту. Взамен получил план проведения занятий, затасканные книжки уставов БУП, ИУП и караульной службы, являющиеся как бы пропуском к перерыву между боями. Собрался уходить, как его окликнул пожилой старшина — писарь, окончивший печатать на машинке очередной лист бумаги.
— Медаль «За отвагу» вам полагается, товарищ старшина. Вот взгляните, — он протянул ему стопку наградных листов. — Сегодня и отправим. Комбат приказал не задерживать.
Перебирать наградные листы Павел не стал, взял в руки общий список награжденных, написанный рукой Балтуса. Штрафников в нем не было, только лица постоянного состава. Открывался список фамилиями командиров, представленных к награждению орденом Красного Знамени.
Капитан Корниенко, капитан Сачков (посмертно), капитан Трухнин, старшина медслужбы Мамазиева.
«Не обошел, значит, комбат заслуженной наградой отважного санинструктора», — с теплым проникновенным чувством отметил про себя Павел.
Орденом Отечественной войны первой степени — капитан Харин.
Орденом Красной Звезды — капитан Упит, старший лейтенант Заброда, младшие командиры Балаевич, Кавды, Ухов, рядовой Туманов…
Не зря, выходит, Витек домой матери об ордене писал. Получит орден. Ранение у него легкое, глядишь, дней через десять и в батальон вернется.
Первым номером представленных к награждению медалью «За отвагу» значился старшина Колычев. Все еще старшина.
Сдавая Боровицкому представления на двенадцать штрафников, втайне надеялся, что комбат присовокупит к списку еще одну фамилию — его, Колычева. Ведь комбат обещал, что если он останется жив, после первого же боя представит к освобождению из батальона и восстановлению в звании. Утешился мыслью, что медаль будет получать уже не старшина, а капитан Колычев. Сознание при этом царапнуло: «Чертова дюжина!»