В провинции
Шрифт:
— Простите меня, простите! — торопливо воскликнул он. — Я немного вспылил, но я вовсе не намеревался вас оскорбить… Я знаю, вы самый верный, неоценимый наш друг.
Он схватил руку Болеслава и хотел ее пожать, но Топольский высвободил руку и холодно сказал:
— Я вам вовсе не друг.
Лицо Александра дрогнуло и перекосилось; самолюбие его было уязвлено.
— Ну, разумеется, вы друг моей жены! — произнес он с ядовитым смешком.
— Да, — спокойно подтвердил Топольский, — я друг вашей жены и, как ее друг, прошу вас, одевайтесь и едем! Каждая минута, пока она там остается одна в таком отчаянном состоянии, — хотя я ей всего лишь друг, а не муж, — причиняет мне боль.
— Но мне еще не подали лошадей! — возразил Александр, снова смущенный тоном Болеслава и украдкой поглядывая на дверь в гостиную.
— Вам незачем ждать лошадей, поедете со мной, в моих санях, — сказал Болеслав и повернулся к выходу.
Александр еще раз тоскливо поглядел на дверь и, полностью покорившись
Снова Болеславовы лошади быстро мчались по белой степи; сани проваливались в сугробы, скрипели полозьями и постанывали; колокольчик рассыпал вокруг себя серебряные трели; издали ветер доносил далекий перезвон других колокольцев. Может быть, там началось бесшабашное деревенское катание в масках и диковинных нарядах, а может, свадебный поезд спешил из костела в танцевальную залу.
Долго ехали молча. Несколько раз в руке Александра мелькал белый батистовый платочек, которым он вытирал слезы. Наконец, Александр, всхлипывая, заговорил:
— Я самый несчастный из людей. Я потерял ребенка, на которого возлагал большие надежды. Не знаю, видели ли вы нашу Андзю, она обещала стать настоящей красавицей. Вид у нее был не шляхетского, а аристократического дитяти. Я дал бы ей блестящее образование, и она сделала бы отличную партию. Никогда я бы не отдал ее за человека простого. В мечтах я прочил ей в женихи одного из двух сыновей графини; ведь живем-то по соседству. Они, конечно, с титулом и миллионным состоянием, но ведь и мы из хорошего рода; и что же это на свете делается! Теперь все пропало!
Он прижал платочек к глазам и заплакал. Болеслав ничего не отвечал; луна, выглянув из-за облаков, осветила его суровое и скорбное лицо. Александр помолчал немного и снова заговорил:
— Я понимаю, вы вправе упрекать меня, что я в день столь великого для меня несчастья развлекался в доме пани Карлич, но, во-первых, доктор заверил меня, что девочка поправится, а во-вторых, существуют определенные дружеские обязательства, которыми мне, человеку, бывающему в свете и знающему светское обхождение, пренебрегать нельзя. Сегодня именины пани Карлич, я часто бываю в ее доме и всегда там желанный гость, так что, согласитесь, нельзя было не поехать. И потом, это очень приятный дом, единственный во всей округе, где я могу найти для себя подходящее общество. Знаете, когда привыкаешь, как я, к людям хорошего тона, то обойтись без них невозможно. Сегодня, к примеру, в Песочной подобралась прекрасная компания: та девушка, что выходила в переднюю и звала меня играть в комерс, — графиня В., родственница пани Карлич, я только нынче с ней познакомился, но она была со мной необычайно мила. Когда садились обедать, она обратилась ко мне по-французски, чтобы я сел подле нее, и хотя она мало со мной разговаривала, но все время улыбалась. Потом я видел, как она говорила с сестрой, и они смеялись; говорили они тихо, но я услышал, как она назвала меня очень остроумным. Такие вещи слишком лестны, чтобы не привлечь молодого человека вроде меня; правда, я женат, и поэтому некоторые считают, будто мне следует больше бывать дома, нежели вне дома, но, уверяю вас, они заблуждаются; они не знают, как магически действует хорошее общество на таких людей, как я, кто имеет честь к нему принадлежать, и потом, они не хотят войти в мое положение. Я женился слишком рано… вы сами это признаете; я не насладился светом, в котором, говоря откровенно, пользуюсь немалым успехом… Моя жена — ангел доброты, но она чересчур серьезна для своих лет, притом, не любит развлечений… здоровье у нее слабое… Что же удивительного, если я, совсем еще молодой человек, обладающий вкусами, сложившимися в обществе людей хорошего тона, ищу себе развлечений вне дома, тем более что это никому не причиняет вреда…
Александр умолк, тяжело вздохнул и, прошептав: «Бедная моя Андзя!», поднес к глазам платочек, от которого пахнуло духами.
На пространную тираду спутника Болеслав долго ничего не отвечал; луна несколько раз освещала его страдальческое и сумрачное лицо, наконец он прервал молчание и заговорил внешне спокойно, но сдерживая дрожь негодования:
— Хотя я не вправе вмешиваться в чьи бы то ни было семейные и несемейные дела, я рад случаю высказать вам то, что давно намеревался сказать. Вы знаете, какие отношения существовали между мной и вашей супругой; когда вы с ней встретились, мы были помолвлены; я знал ее ребенком и любил ее, а как любил — об этом говорить не стану, потому что характеры и взгляды на вещи у нас разные, и вряд ли вы это поймете, если даже я вам стану объяснять. Когда мы расстались с ней, единственным моим желанием было видеть ее счастливой; ни обиды, ни злобы я к ней не имел, даже к вам я не испытывал неприязни, пока думал, что вы действительно ее любите. Мне казалось, что есть такое непреодолимое влечение сердца, за которое винить кого бы то ни было, тем более гневаться — безрассудно и несправедливо. В моем добром расположении вы имели возможность убедиться
Александр, вспыхнув, сердито прервал:
— Вы сказали, что вы не вправе вмешиваться в чужие семейные и несемейные дела, а между тем…
— Да, — очень спокойно подтвердил Болеслав. — Я так сказал, но мы с вами разговариваем при особых обстоятельствах, это дает мне право высказаться начистоту. Пани Винцента вас предпочла мне и стала вашей женой, но от этого она не лишилась моей дружбы, да, я ее друг и никогда им быть не перестану, а для человека с честью и сердцем дружба — не пустой звук; она предполагает привязанность, преданность и такую заботу о благе другого человека, перед которыми меркнут все светские правила хорошего тона: просто о себе тогда не думаешь. Именно такую дружескую привязанность я чувствую к женщине, которая стала вашей женой и которой вы безрассудно исковеркали жизнь. Моя боль за нее дает мне право говорить открыто то, что я думаю. Как друг пани Винценты в самом высоком значении этого слова и как человек одного с вами сословия, скажу вам без утайки: вы плохой семьянин и плохой гражданин. Вы приносите несчастье своей молодой и прелестной жене, предаваясь всяким дурным привычкам; вы приносите вред обществу, подавая другим нездоровый пример и губя свои богатые природные данные. При этом обрекаете себя и свою жену не только на страдания нравственные, но и на материальную нужду, потому что ваше состояние полностью заложено, а долгов вы не платите…
— Откуда вы знаете про мои долги? — воскликнул Александр, пытаясь притвориться оскорбленным, но в голосе его звучали растерянность и стыд.
— Знаю, — спокойно ответил Болеслав. — В тот роковой день, когда заболела ваша дочь, у вас собирались описать имущество. Я уплатил за вас налоги и поручился, что ваши долги будут возвращены. Я говорю об этом не для того, чтобы похвалиться своей добротой, я старался не ради вас, хочу лишь показать, что мне известно положение ваших дел и всей округе это тоже известно; мне хочется вас пристыдить и предостеречь от грозящей опасности… Вы еще молоды и можете поправить свои дела, природа щедро одарила вас способностями, хотя вы их нещадно губите; из вас мог бы еще выйти полезный член общества и хороший семьянин. Смешно мне было бы выступать перед вами в роли моралиста или проповедника и указывать, как вам следует себя вести, думаю, что совесть вам лучше подскажет, как поступить, если вы захотите прислушаться к ее голосу. Одно лишь скажу вам: трудитесь! Труд — это святое крещение, очищающее погрязших в грехе, труд — это кладезь силы, укрепляющий слабых, труд — это неистощимый источник утешений во всех бедах, разочарованиях и тоске. Трудитесь, и вы излечитесь от дурных привычек, полюбите собственный дом и семью, ваш разум очистится от той скверны, которой он заражен, и вы убережете себя от гибели, на грани которой вы стоите и на которую обрекаете женщину, разделившую с вами судьбу. Говорю вам это как человек, который много страдал и думал; говорю как друг женщины, которая мне дороже жизни; наконец, как гражданин, которому совесть велит предостеречь заблудшего и гибнущего соотечественника, даже если мои слова бесследно развеет ветер, как развеивает он эту снежную пыль.
Болеслав умолк, сани въехали на неменковский двор. Снова из-за облаков выглянула луна и осветила двух мужчин: у одного лицо было строгое и глубоко печальное, другой потупился и молчал, покраснев от стыда.
VII. Провинциальная почта
В конце зимы по всей округе пронеслась неожиданная, странная, ошеломительная весть, будто пани Карлич выходит замуж.
Сперва это вызвало изумление и злорадные усмешки. Вскоре изумление сменилось любопытством, а закончилось все расспросами и даже слежкой. Вопросы: кто? как? почему? каким образом? — не сходили с языка, а из ответов и рассказов гостей, приближенных и дворни Песочной сложилась довольно цельная и правдивая история.
Как-то осенним утром — а утро у пани Карлич обычно начиналось не раньше двенадцати часов, — прекрасная вдова, преклонив колена пред образом Мадонны работы итальянского мастера, перебирала в руке агатовые четки и пунцовыми губами десятки раз повторяла шепотом благовествующего Ангела. Вдруг в дверь постучали. Любимая камеристка сообщила о прибытии поверенного, который вел финансовые дела всего поместья Песочной. Пани Карлич поднялась с колен и, как весталка, вся закутанная в прозрачный белый муслин, с четками, обмотанными вокруг кружевного рукава, вышла к гостю. После короткого приветствия и обмена любезностями хозяйка с некоторым беспокойством спросила, что привело гостя так рано в Песочную. Поверенный, силясь сохранить самообладание, но заметно встревоженный, ответил: