В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории
Шрифт:
Служители тьмы кромешной
Кажется, Грозный шел к опричнине все свое царствование, как знаменитый писатель всю свою жизнь идет к самому главному своему произведению. Еще в юные лета Иоанн обнаруживал весьма странные пристрастия. В военном лагере под Коломной летом 1546 года он развлекался игрой в «покойника». Затея эта представляла собой пародию на обряд церковных похорон — устанавливался гроб с покойником и проходило отпевание, состоящее из самой отборной брани. Переход от поминовения усопших к надругательству над обрядом характерен для языческих ристалищ. Как констатировали в 1551 году составители Стоглава, «в троицкую субботу по
Перед нами языческая по корням своим и антихристова по современной сути пародия на христианскую эсхатологию. Участники обряда отождествляют себя с умершими, а после «воскресают», изгоняя смерть плясками и непотребными словами и празднуя «воскресение». Им не нужен Бог, так как они «воскресали» без его помощи. И тогда же в юности скоморошество Иоанна тесно переплеталось с насилием. В июле 1546 года Иоанн приказал учинить расправу над князем Кубенским и Воронцовыми. Особенно поразило современников то, что бояр перед смертью лишили причащения, «а отцов духовных у них перед концем не было». В это время перед шатрами на виду у войска происходила «потеха»: царь ходил на ходулях, наряжался в саван, и «туто же учинилася казнь». Пока юный государь предавался языческим потехам, бояре погибали, лишенные христианского причащения. Летописец отметил, что казнь совершалась «грехом христианским», облекаясь в форму торжества язычников над христианами.
Приверженность языческим обрядам характерна для современников Грозного, но если осуждавшиеся Стоглавым собором «мужи и жены», что называется, не ведали греха, то Иоанн Васильевич — вполне сознательно возводил порок в ранг добродетели, менял местами добро и зло. Язычество — здесь не отголосок прошлого, не дань традиции или элемент народного творчества. По мнению А. Ф. Лосева, «язычество… демонично, ибо только в язычестве обожествляется мир со всеми его несовершенствами и злобой. Демонизм есть обожествление твари и зла»{51}. Эти строки Лосева посвящены композитору А. Скрябину. Но «обожествление зла» — не только смысл музыкального творчества Скрябина, ной «политическоготворчества» Грозного.
Опричнина — тоже своего рода перевернутый мир, если сформулировать это явление одним словом — это Анти-Россия. «Царь возненавидел грады земли своея, — писал дьяк Иван Тимофеев, — и в гневе своем разделил единый народ на две половины, сделав как бы двоеверным; всю землю своей державы он, как топором, рассек на две половины. Этим он всех людей привел в смятение…»{52}. Публицист XVII века Григорий Котошихин отмечал, что Грозный «пленил подданных своих, единоверных християн, и многи мучите л ства над князи, и боляры своими, и простыми люд ми показа»{53}. То есть царь не просто правил страной «тиранским обычаем», но поступил с собственным народом, как с населением захваченной страны, с христианами — как с иноверцами-бусурманами. Грозный вел войну с Россией по трем направлениям: с семьей — через отречение опричников от родных, через надругательство над супружескими узами; с частной собственностью — через ограничение владельческих прав, конфискации, грабежи, бесконечную ротацию землевладельцев и землевладений; и, наконец, с государством — через его расчленение.
Л. Н. Гумилев считал, что в опричнине мы в чистом виде сталкиваемся с антисистемой. Антисистемный характер мироощущения опричников выразился не только в их поведении, но даже в терминологии. «Старинное русское слово „опричь“, то есть „кроме“, дало современникам (Курбскому. — М.З.) повод называть сторонников Грозного кромешниками, а слово это имело вполне определенный натурфилософский смысл… В представлении христианина… ад — „тьма кромешная“… пустота, вакуум, в котором нет ничего материального, тварного…. Значит,
Сам внешний вид опричников недвусмысленно говорил о том, посланниками какой силы они являются. Они «тьмообразны», как адское воинство, одеты с головы до ног в черное и ездят на вороных конях. Как известно, царские слуги приторачивали к седлам собачьи головы и метлы. Традиционное объяснение этой экипировки состоит в том, что атрибуты опричников символизировали их усердие в борьбе с врагами государевыми — они должны были выметать измену из страны и кусать царевых недругов. Но снаряженные таким образом всадники должны были производить куда более многообразное впечатление на россиян середины XVI века. Начнем с того, что метла — непременная принадлежность ведьм и ведьмаков. По народному поверью, ведьмы могли превращаться в животных, становиться оборотнями. Так «ведьма» Марина Мнишек по легенде превратилась в сороку{55}.
Чаще всего оборотни принимали вид волка либо собаки. Известный исследователь славянского фольклора А. Потебня пришел к выводу, что змей, волк или ведьма — разные трансформации одного враждебного жизни явления. Другой его формой является ведьма Мара, ездящая на людях, обращенных в лошадей, либо на настоящих лошадях. Само слово Мара относится к корню мри, от которого происходит слово съмрьтъ и другие, сродные слова с тем же значением, или со значением страдания и болезни. То есть внешний вид опричников слагался из недвусмысленных признаков врагов рода христианского и пришельцев из потустороннего мира, несущих гибель и мучение православным{56}.
Кроме того, оборотней-волкодлаков (что означает буквально «волчья шкура») языческие поверья относили к жреческому сословию. А.Рыбаков полагает, что «облакогонители» — представители одного из высших разрядов волхвов являлись людям в волчьем обличии, ряжеными{57}. Значит, собачья (сиречь волчья) голова, притороченная к седлу опричника, — примета его принадлежности к избранной касте, знак сверхестественных возможностей. Наконец, стоит отметить, что собака — социальная и корпоративная примета юродивого, символический признак отчуждения.
Активная сторона юродства заключается в обязанности «ругаться миру», обличая грехи сильных и слабых{58}. Юродивый, будучи отчужден от общества, выступает его судьей. Вот и опричник, отрекшийся от семьи, порвавший все родственные и социальные связи, становится не только судьей, но и палачом, юродивым «антихриста ради».
Демоническое обожествление зла, служение этому злу, агрессивное противопоставление его христианским добродетелям — есть религия опричников, «другая вера», противопоставление царства небесного царству земному во главе с земным богом — царем, которая делала их непримиримыми гонителями русских людей, исповедующих свою веру — православных. Вот и тушинские смутотворцы, по свидетельству современника, «как иноверные убивали друг друга, без милосердия, в лютой злобе, не считаясь в уме ни с верой, ни с родством, так что даже сами враги, которые пришли на нас, видя злость тех к своим родным, удивлялись. Они восстали на свою веру и на свой народ, не внимая жалости и благочестию, для того чтобы такое величайшее и сияющее всякими добротами, украшенное богом царство… разорить»{59}.
Отмечая родственную связь между опричниной и Смутой, Иван Тимофеев писал, что Грозный «произвел в своей земле великий раскол… как бы предсказывая (прообразуя) теперешнее во всей земле разногласие, с того времени (начавшееся) и сейчас (происходящее)»{60}. С возникновением противостояния «Шуйский — воры» страна вновь разделилась на Россию и Анти-Россию. В условиях разделения выбор опричника (не по формальной принадлежности, а по глубинной сути своей) был предельно ясен: «Царь Василий, хорош он казался или дурен, представлял исконный строй государственных и общественных отношений; царь Димитрий вел за собой „воров“ — чужих и домашних врагов этого строя»{61}.