В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

Зарезин Максим Игоревич

Царь Василий постарался развить первый робкий успех. В феврале 1607 года, в то время, когда войско Болотникова осадили в Туле, состоялся земский собор, который освободил население от клятвы Лжедмитрию и простил клятвопреступления в отношении Бориса Годунова и его семьи. Эти акты расценивались не просто как церковная церемония, а как «земское великое дело», в котором царь Василий и патриарх Гермоген, вставший на место низложенного отрепьевского протеже Игнатия, принимали участие вместе «со всем освященным собором, и с бояры, и с окольничими, и с дворяны, и с приказными людьми, и со всем своим царским сигклитом, и с гостми, и с торговыми людми, и со всеми православными християны…»^{13}. Теперь Шуйский всячески демонстрировал готовность к совету с землей. Спустя несколько

месяцев состоялось еще одно земское собрание, участники которого судили «царевича Петра» — холопа Илейку Горчакова^{14}.

Предпринятые Шуйским меры, несомненно, создавали условия для национального примирения и консолидации общества. В иных более благоприятных обстоятельствах они принесли бы должный эффект, но, увы, раскол зашел слишком далеко, инерция разрушения получила слишком мощный толчок, духи лжи помрачили сознание слишком многих людей. И как только летом 1607 года Димитрий наконец-то «воскрес» в очередной раз, тут же с новой силой завертелась кровавая карусель, закружились некрепкие головы.

Михалка Молчанов, Григорий Шаховской и прочие смутотворцы полгода не могли найти нового Димитрия. Наконец, достойная кандидатура отыскалась. Про Лжедмитрия II или Тушинского вора, одни говорили, что он был учителем в Шклове, другие свидетельствовали, что он в Могилеве прислуживал местному попу, который за неблаговидное поведение его выгнал из дома, третьи и вовсе утверждали, что самозванец — перекрещенный еврей Богданка. В июле 1607 года осажденный в Туле Болотников послал атамана Заруцкого, который нашел Вора в Стародубе. Отсюда в сентябре Лжедмитрий II выступил на выручку Болотникову и царевичу Петру, но те к тому времени прекратили сопротивление. Поначалу Вора окружали атаманы, с января 1608 года, когда самозванец обосновался в Орле, к нему потянулись русские дворяне и польская шляхта.

Накануне в Речи Посполитой провалом завершился очередной «рокош» — мятеж шляхты против Сигизмунда III. Множество ратных людей, как рокошан, так и тех, кто защищал короля, оставшись без дела, обратили взор на Московию, где разгорался пожар междоусобицы. Польские военачальники гетман Ружинский и наш старый знакомец князь Вишневецкий стали во главе войска Лжедмитрия II; отряды Яна Сапеги, Лисовского и других командиров, составленные из польских жолнеров, русских предателей, запорожских и южнорусских казаков, растекались по стране, обеспечивая торжество самозванца. Царь Василий, недавно отпраздновавший победу над Болотниковым и царевичем Петром, столкнулся с новой грозной опасностью.

«И устройся Росиа в двоемыслие: ови убо любяше его, ови же ненавидяще», так охарактеризовал Авраамий Палицын отношение русского общества к Шуйскому. Вряд ли здесь уместно говорить о любви и ненависти к правителю, не симпатии или антипатии определяли политический выбор. Стоявшие за Шуйского подчас презирали его и строили против государя заговоры, а те, кто шел против царя Василия, не имели к нему никаких личных претензий.

Именно с этого раскола — между сторонниками и противниками Шуйского — закончился Пролог Смуты и началась Собственно Смута. Потому что со смертью Отрепьева кануло в Лету единение — пусть и весьма относительное и хрупкое — русского общества. Теперь одни должны были встать на защиту государства, его будущего, жизни и безопасности земляков и единоверцев, другие выбрали сторону темных сил зла и разрушения. С. Ф. Платонов так объяснял большую разницу между первым и вторым Лжедмитриями: «Расстрига… имел вид серьезного и искреннего претендента на престол… Вор же вышел на свое дело из Пропойской тюрьмы и объявил себя царем на стародубской площади под страхом побоев и пытки… При Расстриге войско служило династическому делу, а Вор, наоборот, своими династическими претензиями стал служить самым разнородным вожделениям окружавшей его рати. Расстрига обязан своим успехом усердию украинного населения московского юга, а Вор — польско-литовским силам»^{15}.

За Отрепьевым (как впоследствии за Шуйским и польским королевичем Владиславом) шли по разным причинам, нередко исходя из сугубо меркантильных соображений. Однако под знамена нового Самозванца служилых людей (мы не говорим о сбитых с толку простолюдинах) толкал шкурный интерес — безо всяких исключений. Ни у кого даже среди ближайшего окружения эта темного происхождения личность, этот, по выражению современника, «мужик грубый, в обычаях гадкий, в разговорах сквернословный», не вызывал уважения. Это был не государь, а символ, знамя, под которым собирались, чтобы безнаказанно грабить, насиловать, убивать. (Из Тотьмы сообщали о пленных тушинцах, которые везли приказ освобождать преступников из тюрем. Воры и разбойники оказывались естественными союзниками последователей нового Лжедмитрия в лихом деле разорения России.) Бояре, князья, приказные и думные дьяки,

московские дворяне в отличие от низов прекрасно представляли себе подноготную «императора Деметриуса», обстоятельства его гибели, понимали, что «грядущие во имя его» самозванцы не сулят отечеству ничего, кроме хаоса и поругания. Несмотря на это, значительная часть элиты пошла на службу противогосударственных сил, послужила залогом их временного торжества.

Генеалогия предательства

Когда новоявленный Вор со своим воинством, обложив Москву, обосновался в июне 1608 года на Тушинском холме, Василий Шуйский предложил служилым людям, готовым сидеть в осаде, целовать крест в верности. «Все же начата крест целовати, что хотяху все помереть за дом Пречистые богородицы в Московском государстве и целовали крест. Еа завтре же и на третий день и в иные дни многие, не помня крестного целования и обещания своего к Богу, отъезжали к Вору в Тушино: боярские дети, стольники и стряпчие, и дворяне Московские, и жильцы, и дьяки, и подъячие», — саркастически отметил летописец^{16}. Кто же оказался в числе споспешников нового Самозванца?

Борятинский Федор Петрович, ярославский воевода из черниговских князей, при приближении тушинских отрядов покаялся за себя и за горожан за присягу Василию Шуйскому и уверял Вора в том, что «готов за тебя, прирожденного государя, умереть». Борятинский подбил под измену и вологодского воеводу Пушкина. Ярославцы, явно по настоянию воеводы, послали в Тушино 30 000 рублей, обещались содержать 1000 человек конницы, но это не спасло их от притеснений, поляки врывались в дома знатных людей, в лавки к купцам, брали товары без денег, обижали простолюдинов^{17}. Отец князя Федора Петр Борятинский наряду с Малютой Скуратовым был наиболее доверенным лицом Грозного из верхушки опричников, он участвовал в совещаниях, где рассматривался план карательного похода на Великий Новгород, а затем проявил себя во время погрома новгородской земли, проявив исключительное рвение при взыскании контрибуций с горожан и крестьян^{18}. Так опричники во главе с Петром Борятинским разорили Ладогу и ее окрестности. После «государеву правежу» в Ладоге уцелел 31 двор из прежних 108. Большинство жителей города умерли от побоев, либо разбежались^{19}.

Окольничий Бутурлин Михайла Матвеевич в 1608 г. перешел на сторону Лжедмитрия II и был одним из самых ревностных его сторонников. В 1610 г. захватил для самозванца Калугу, где убил здешнего воеводу. В том же году по приказу самозванца убил касимовского царя Ураз Мухаммеда. Его дед Василий Андреевич осенью 1564 года был одним из руководителей государева двора, составлявшего основу опричной гвардии. Брат В. А. Бутурлина Дмитрий — видный опричник, жил в Александровой слободе, участвовал в карательном походе на Новгород. Опричником стал третий из братьев Бутурлиных Иван. Дмитрий и Иван казнены в 1575 г. во время репрессий против бывших участников опричнины.

Князь Вяземский Семен Юрьевич в начале царствования царя Василия служил воеводой в Перми. Шуйский укорял его за притеснения вятских торговых людей и ямщиков — «бьешъ и мучишъ безъ вины напрасно, и продажу и насилство чинишь, и нашего указу не слушаешь». Перебежал к Тушинскому вору. В 1608 г. присоединился к толпе приволжских инородцев, осадивших Нижний Новгород. Нижегородцы поразили осаждавших и прогнали от города, причем Вяземского ополченцы взяли в плен и повесили, не давая знать в Москву. Вяземские прослыли одними из самых активных проводников опричной политики, князь Афанасий Вяземский был руководителем опричного корпуса вместе с Ф. Басмановым и М. Черкасским, играл роль «келаря» в опричном братстве Александровой слободы.

Дворянин Грязной Тимофей Васильевич в 1601 г. в качестве пристава отвозил в ссылку князя Ивана Сицкого, привлеченного по «Романовскому» делу. При Шуйском сначала служил ему, но зимой 1609 г. изменил; был одним из главных виновников бунта с требованием низложения Шуйского и сейчас же вслед за тем «отъехал» в Тушино. В феврале 1610 г. Грязной в составе посольства от части русских тушинцев явился под Смоленск бить челом Сигизмунду III о даровании его сына Владислава в цари Москве и успел получить от короля земельные пожалования и чин окольничего. «Приятель» Льва Сапеги, видный член оккупационного правительства при поляках, где ведал Монастырским приказом. Его отец Василий Григорьевич Грязной, по отзыву С. Б. Веселовского «ревностный опричник», попал в плен к крымскому хану, известна его переписка с Иваном Грозным. Заметим так же, что внук «Васюка» Грязного и сын Тимофея Васильевича Борис «защитил» фамильную «честь»: в 1634 г. во время Смоленской войны совершил измену и сбежал в Польшу.