В пургу и после (сборник)
Шрифт:
— Купите себе шоколадку, — улыбнувшись до ушей, сказал парень. — Не обижайтесь, я бы сам купил, но — поверьте — времени нет…
И телефонистка, обычно привередливо отсчитывавшая сдачу до копейки, тоже расплылась в улыбке.
Парень махнул рукой, еще раз подмигнул телефонистке и вышел. Куприянов уверенно направился к будке, но телефонистка остановила его:
— Погодите минутку, сейчас передатчик настроят.
— Но ведь на проводе — Москва?
— Москва, да не та. По аварийному каналу тройной тариф.
— Я подожду, — поджимая губы, сказал Куприянов
Москву дали через четверть часа.
— Ирина? Здравствуй, это я, — сказал Куприянов.
— Здравствуй! Тебя еще не съели белые медведи? — привычно пошутила жена. — Как поживаешь?
— Нормально. Что у тебя?
— Все в порядке. В среду каталась на коньках, слегка простыла, но, кажется, уже проходит…
— Иван Михайлович мне ничего не передавал?
— Он сказал, что реферат твой прочитал. В общем, остался доволен. Конечно, сказал, предстоит еще много работать, но года через два можно будет защищаться.
Куприянов поморщился — рано, рано загадывать. Вначале надо кандидатский минимум сдать.
— Еще какие новости?
— Мария Николаевна просила узнать, как у вас там насчет песцов и соболей?
— Ирина, я ведь уже говорил: существует госмонополия, и садиться в тюрьму из-за того, что твоя начальница желает ходить в соболях, мне не хочется…
— Ну, не злись, Куприянов, я же просто спросила… Еще несколько вопросов и ответов, потом Ирина послала через шесть тысяч километров пламенный воздушный поцелуй и положила трубку. Куприянов некоторое время продолжал слушать короткие гудки, затем сделал на лице сосредоточенное выражение и пошел расплачиваться. Телефонистка, по долгу службы вынужденная слушать его разговор с женой, умильно глядела на Куприянова — боже, какой примерный супруг! — и протягивала загодя выписанную квитанцию, как всегда, ровно три минуты.
Выйдя на улицу, Куприянов закурил и, пряча нос в поднятый воротник полушубка, неторопливо побрел домой.
Он шел и ругал себя за то, что опять забыл попросить Ирину, чтобы она написала ему письмо. Куприянов не хотел признаваться даже самому себе в том, что уж в который раз он струсил, ведь не забыл он ничего, все время только об одном этом и думал, но побоялся еще раз услышать недоумевающее: «Зачем?! Ведь мы каждую пятницу говорим с тобой по телефону… Это даже лучше, услышать голос живого человека, зачем же еще и письмо?..»
Он остановился под фонарем, швырнул сигарету в сугроб, тут же прикурил следующую.
Ему вдруг очень захотелось вернуться, заказать еще один разговор, да, очень срочный, да, очень важный, вне всякой очереди, за любые деньги! И закричать на весь эфир, так, чтобы в передатчиках затряслись все стрелки на приборах: «Я люблю тебя, Ирка!.. Люблю!.. И я уже так больше не могу! Бросай все к чертовой матери и прилетай сюда, ко мне, хоть на день, хоть на час!..»
Хлопьями мягко валил крупный снег из невидимой в черном небе тучи…
А в Москве сейчас, наверное, еще светло…
Он вернулся.
— Ирина, это опять я!.. — шалея от непонятного волнения, прокричал Куприянов в трубку и
— Ирочку? Сейчас позову.
С Татьяной Андреевной Куприянов находился в хороших отношениях, но сейчас от ее голоса и вообще оттого, что к телефону подошла не Ирина, ему стало не по себе.
Пока теща ходила в другую комнату, вся решительность Куприянова исчезла, и он со страхом ждал ответа жены.
— Миша?! Что случилось? Ты что-нибудь забыл?
— Ира… Я, понимаешь… В общем… Ты помнишь прошлое лето? Как мы шли на байдарках по Онеге…
— Помню, — силясь разобраться в сбивчивом потоке слов, ответила Ирина. — Ну и что?..
— Я хотел сказать…
В трубке раздался щелчок, и следом за ним виноватый голос телефонистки:
— Красноярск отключился. Сеанс связи окончен. В трубке назойливо зазуммерили короткие гудки. Куприянов в растерянности положил трубку и вышел из будки.
Телефонистка участливо спросила:
— Может, срочный заказать?
— Что?
— Если у вас что-то важное, может быть, попросить канал?
— А-а… Нет, пожалуй, не стоит.
— С вас три семнадцать.
Куприянов расплатился, вышел на улицу, забыв попрощаться.
«Ну, уж в следующую пятницу я точно все скажу!» — говорил он сам себе, размашисто шагая к дому.
В квартире Куприянова пахло жареной рыбой. Сосед, аэропортовский механик Бабурин, заядлый рыболов, сам жарил сегодняшнюю добычу.
— Здорово, Михаил Евгеньевич! Приходи ужинать, рыбкой угощу… И до рыбки кое-что найдется, — лукаво подмигивая, добавил Бабурин. — Ты только полюбуйся, какая красавица!..
Он достал из таза здоровенную нельму и покачал ее на руке.
— Пятнадцать фунтов!
Куприянов рассеянно кивнул и остановился, доставая ключи из кармана.
— Мы сегодня прямо у поселка рыбачили, — продолжал Бабурин. — А вот в следующую пятницу можно будет на вертолете махнуть на озеро Портнягино, с пилотами вроде уже договорились, они туда порожняком идут… А рыбалка там — с нашей не сравнить! Компания подбирается веселая — начальник связи, два руководителя полетов, из диспетчеров еще…
— Нет, не могу, — сожалеюще развел руками Куприянов, замечая, как Бабурин обиженно отворачивается к плите. Не первый раз уже Куприянов отказывается от приглашения…
А он и в самом деле не мог. По пятницам Куприянов в баню ходил.
Сосед по креслу, рыжеватый парнишка, начавший обрастать редкими кудельками бороды, от самой Амдермы не давал Кузьмину покоя. Для него все было впервые — первая самостоятельная практика, первая встреча с Арктикой, первая серьезная разлука с родными. Во Внукове его провожали мама с папой и невеста. Все они чуть ли не плакали, и этот парнишка чуть не плакал, Кузьмин, глядя на них, пренебрежительно улыбался. Когда взлетели, парнишка сумрачно замолчал, но хватило его ненадолго, а потом он замучил Кузьмина вопросами, и в конце концов Кузьмин не выдержал, попросил у стюардессы свежую газету и углубился в чтение.