В родных местах
Шрифт:
— Да хватит тебе! — поморщился Егор.
— Что хватит? Что хватит?
— Ты же больше других зарабатываешь, вот что. К чему этот разговор?
— Я вкалываю, как окаянный, да чтоб еще меньше всех? Ту неделю, вон, до ночи шпарил.
— Ну, во-первых, не до ночи. А во-вторых, кто просил тебя оставаться? Кто?
— Я времени не жалею, только бы платили по-человечески. А то шиш получаешь. Хотя бы с этими… с рационализаторами… Навыдумывают, хрен знает чо, а я возись. Ведь это почти новую машину, никому не известную, делай.
— Ну уж новую!.. Да и какая там машина!
— Начальству,
Да, в совхозе часто делали различные приспособления по чертежам рационализаторов. И сами выдумывали названия этим приспособлениям. Изготовили навозоразбрасыватель. Его навешивают на трактор. У него восемь лопастей, они крутятся в разные стороны. Трактор подъезжает к куче навоза, лопасти захватывают навоз и быстро разбрасывают во все стороны. Сделали механизм, который режет и измельчает спрессовавшиеся минеральные удобрения. Ну и в отношении самосвалов… Сами сварили каркас, борта. В общем, обыкновенные грузовики переоборудовали в самосвалы. Ничего, получилось, инженер из сельхозуправления аж онемел от удивления: «Смотри-ка, самосвал как самосвал!»
Конечно, работал не один Зайцев, многие работали. А вот жалуется на плохой заработок только он, Зайцев.
— Послушай, ну как тебе не стыдно? Ведь ты больше двухсот в месяц зарабатываешь.
— Ну, выколачивал… А работа какая?
— Работа как работа.
— Да, нет!
— Что нет?
— Надо было не только кумекать, но и руками…
— Во всяком деле так.
Михаил усмехнулся:
— Дело делу рознь. Как говорится, легко поел, легко и сделал. Это только богатому деньги — не забота.
И пословицы какие-то подозрительные. Ну и тип!
С нормировщицей спорит: «Разве за такое время можно успеть? Ты что?! Какого черта у вас заработаешь? Это ты во всем виновата».
Но та — кремень, с характером, хоть закричись — не уступит, да еще на собрании подденет, обсмешит. Ухаживать пытался. Трудно сказать, всерьез или шутейно, но заметно было — ухаживает: вьется как молодой петух возле курочки… Он, Зайцев, такой волокита. Третий раз женат, теперешняя жена — учительница, серьезная, работящая, полная противоположность муженьку. Ходят слухи, что Мишка перед сватовством пригрозил учительнице: «Выходи, добром прошу. Не выйдешь — порешу и тебя, и себя». Однако было это в действительности или не было, Егор не знает, — село полно всяких слухов и достоверность их весьма сомнительна.
Егор часто дивился, до чего же неразборчивы иные женщины: на скромного, делового парня — ноль внимания, а в сторону пустомели и зубоскала — игривая улыбка. Зайцев всегда весел, смотрит на женщин свысока, снисходительно и — шуточки, шуточки. Говорят еще, что Зайцев очень щедр на подарки для женщин — духи, конфеты, безделушки. Дарит и старым, и молодым, любит дарить. Ну, молодым — понятно, а старым?..
Зайцев всеми силами старается отбояриться от невыгодной работы. Поразительное чутье на выгодный наряд. Ведь все одинаково выгодным быть не может: что-то получше, а что-то похуже, потяжелее и менее денежно. И тут никакой нормировщик и администратор не сделает все одинаковым и справедливым, — в каждой мастерской свои условия и порядки.
…А Михаил Зайцев шумел:
— Не буду я эту штуку делать! Подите вы!.. И вообще не могу я сегодня робить. Еле на ногах стою, а тут… Пойду в больницу.
Работа была срочная, ее дали другому слесарю. Пришел из больницы Зайцев.
— Ну как? — спросил Егор.
— Что как? Велели остерегаться.
Егор позвонил врачу и услышал то, что и ожидал:
— Зайцев? Да ничего особенного. Легкое недомогание. Может ли работать? А почему не может?
В позапрошлом году Егор заболел. Сахарный диабет. Видимо, сказалось нервное напряжение. Он с детства был излишне впечатлительным и нервным. Такими же были мать и бабушка. К вечеру невыносимо уставал и — вот наивная душа! — стараясь избавиться от непривычной и тягостной усталости, пил чашку за чашкой крепкий сладкий кофе, что, как теперь понимает, усиливало диабет и не избавляло от невроза; прежде деликатный и спокойный, он стал раздражительным, нетерпеливым, мучился от бессонницы и головных болей. Лежал в больнице. По совету врачей оставил должность заведующего мастерской и вот уже года полтора работает слесарем.
Зайцев, видать, не знал, не думал, что Егор может слесарить не хуже его; Михаил работал в соседнем совхозе и пришел в мастерскую в то время, когда Егор был заведующим.
— Так, так! С молотком робить — это тебе не команды подавать, — посмеивался Зайцев и закатывался глупым смехом.
Вспомнились слова директора совхоза Быкова: «Зря в мастерской остаешься. Становишься за верстак вместе с бывшими подчиненными».
Однако все бывшие подчиненные, кроме Зайцева, вели себя хорошо.
Егор понял, что по натуре своей он не руководитель и не начальник: мягкотел, нетребователен, с тихим детским голоском и внешностью неприметен — низкорослый, тощий, сутулый, в очках, похож скорее на библиотекаря или счетовода. А ведь руководитель должен хоть сколько-то впечатлять и внешностью. Работал он хорошо и был столь аккуратным и строгим к себе, что кое-кто в шутку звал его педантом. Педант… Любой добрый работник кажется немножко педантом.
В мастерской висели неисправные часы, старинные, видать, еще купеческие. Егор повозился с ними два вечера, и часы пошли. В центральном поселке совхоза провели водопровод. В мастерской сделали душ. А вода не идет, смотрят, проверяют слесари и механики — все в порядке, должна бы течь и не течет. Егор немножко покопался и исправил. Сперва он тоже недоумевал: что за нечистая сила — все вроде бы в порядке, а не течет, только капает чуть-чуть, не душ, одна насмешка. Но вдруг его осенило: душ старый, может, что-то в нем?.. Искривлений нет, закупорка? И правда, мелкие отверстия душевого распылителя были забиты грязью.