В рясе смертника
Шрифт:
Перед тем как покинуть храм, я взял на себя грех немного слукавить – сославшись на желание поснимать на память православные храмы Санкт-Петербурга, попросил у отца Сергия замеченный мной в его комнатке на книжной полке японский фотоаппарат. На пленке, отснятой кем-то из участников паломнической поездки в Пюхтицкий монастырь, оставалось еще пять чистых кадров. Если я стану свидетелем шабаша сектантов, даже не очень четкие фотографии вполне сгодятся в качестве вещественного доказательства капитану Томанцеву или генералу Корначу, если тот все-таки объявится и подключится к розыску…
– Не красотой храмов идешь ты любоваться, неужто я не вижу! – протягивая фотоаппарат, угрюмо произнес проницательный протоиерей. – Ну да господь с тобой, отец Павел. Не из корысти решил
Дом в старой части Васильевского острова, где находилась «нехорошая квартира», оказался, как и многие здешние постройки, облезлой пятиэтажкой с грязно-серыми стенами в разводах, высокими окнами с облупившимися рамами и пропахшим мочой и кошками обшарпанным подъездом. Не воспользовавшись допотопным лифтом в сетчатой шахте, я поднялся по широкой, выбитой ногами лестнице на последний этаж. Двери большинства квартир в подъезде были заколочены; в одной, судя по доносившимся изнутри звукам дрели и следам мела на полу, полным ходом шел ремонт. На третьем, единственном ярко освещенном этаже вместо двух замурованных дверей справа и слева появилась одна в центре, неприступная даже на вид, с вмонтированным в сталь панорамным глазком. Короче, типичная для расселенных старинных коммуналок картина – бывшие барские апартаменты в ожидании новых хозяев.
На верхней площадке я огляделся. Забранная решеткой лестница, ведущая к обитой железом чердачной двери с тяжелым навесным замком. Две ничем не примечательные деревянные двери квартир. Одна, искомая, обита старым дерматином с торчащими из прорех клочьями утеплителя. На косяке каждой двери по три захватанных пальцами звонка, рядом наклеены бумажки с фамилиями жильцов… Свисающая с потолка пыльная лампочка без плафона. Похоже, самые обычные коммуналки, в которых до сих пор живут люди. У стены – стеклянная банка с окурками и смятой пачкой «Беломора»… Поколебавшись, я все-таки прижался ухом поочередно к каждой из дверей. За одной – полная тишина. За обитой дерматином едва слышны приглушенные звуки. Слов не разобрать, но очень смахивает на кухонный скандал. Видно, у старушки действительно богатое воображение…
Постояв немного на площадке, я спустился вниз, решив на всякий случай немного понаблюдать за окнами квартиры из дома напротив. Вышел через черный ход в глухой двор-колодец с выходящей на соседнюю улицу мрачной аркой, нырнул в подъезд и снова окунулся в годами настаивавшуюся вонь. Прикрыл ладонью нос, поднялся наверх почти на ощупь – горела только лампочка между первым и вторым этажами. На тесной площадке между пятым этажом и дверью на чердак я остановился у низкого полукруглого окна. Солнце, которое скрывали дома, судя по стрелкам наручных часов, уже вот-вот должно было скрыться за свинцовой гладью Финского залива. На двор-колодец стремительно опускались короткие летние сумерки.
Я присел на подоконник и попробовал определить, какие окна принадлежат той квартире…
Кажется, вон те четыре, из которых одно кухонное. Два крайних светятся и действительно занавешены тяжелыми шторами. Через крохотную щель между шторами в одном из окон можно рассмотреть… Стоп!
Мне на мгновение показалось, что в тускло освещенной красным ночником комнате промелькнула фигура грузного мужчины. Он размахивал руками, словно делал зарядку или чересчур оживленно с кем-то беседовал. А чуть позже я разглядел… еще одного человека высокого роста.
Шагнув из глубины комнаты в полосу тусклого света, он словно специально остановился прямо напротив меня. Ни его лица, ни фигуры я не разглядел по одной очень объективной причине.
На человеке был длинный черный балахон с накинутым на голову капюшоном!
Я похолодел. Вот вам и байки слабой на голову бабули…
Не слишком надеясь, что с такого большого расстояния практически в темноте фотоаппарат без объектива, заряженный обычной «двухсоткой», способен запечатлеть эту сюрреалистическую фигуру, я все же сделал снимок. И для подстраховки – еще один. В сгустившейся темноте причердачного закутка две фотовспышки показались необычно
Практически одновременно со второй вспышкой человек в балахоне вдруг резко обернулся в сторону окна и стремительно задернул шторы, тем самым лишив меня возможности наблюдать за происходящим в квартире. Но и того, что я уже увидел, было вполне достаточно.
Я увидел показавшееся на миг в окне лицо.
Это был длинноволосый мужчина со впалыми щеками и сильно выступающим вперед подбородком. Неужели… Люцифер?! А второй, толстяк… Порос?!
И что теперь делать? Ведь что-то обязательно нужно делать!.. Бежать на улицу, в телефонную будку на углу Малого проспекта, набрать «ноль-два» и убедить милиционеров ворваться в квартиру на том лишь основании, что там бродит человек в темном балахоне? Бред! А если добавить, что этот человек – главный подозреваемый по делу о похищении ребенка?.. Нет, нужно сразу звонить не в Василеостровский райотдел, до которого отсюда рукой подать, а капитану Томанцеву. И услышать его первый вопрос: как я здесь, в потемках, оказался с фотоаппаратом в руках? Значит, придется все-таки рассказывать про пришедшего на исповедь киллера и про наблюдательную даму-хроника, находящуюся под медицинским наблюдением… Кто в это поверит? Кстати о старушке… Она ведь, скорее всего, живет вот в этой квартире, номер десять. В нескольких шагах от окна, возле которого в растерянности топчусь я…
Фотовспышки заметили, это плохо. Тот тип в балахоне понятия не имеет, кто следил за квартирой и был ли у фотоаппарата дальнобойный объектив. Зато точно знает, что его подловили в более чем необычном наряде… Если предположить, что именно он с подельниками похитил Лизочку, то что из этого следует? Он и его толстый дружок наверняка постараются как можно скорее смыться из квартиры и какое-то время в нее даже носа не казать. Никаких оргий и шабашей с закланием козла больше здесь не будет!
Надо немедленно что-то делать, нельзя терять ни секунды. Возможно, они уже спускаются вниз… Нельзя дать им уйти, другого такого шанса одним махом расставить все точки над «i» может уже не представиться. Да и времени бежать и вызывать группу захвата у меня нет. Сейчас бы сотовый телефон, но где его взять?..
Словно в подтверждение моих слов оба тускло светящихся из-за штор окна квартиры напротив погасли…
Запихнув фотоаппарат в невесомую матерчатую сумку, я закинул ее за плечо и бегом бросился вниз. Скатился по ступеням лестницы, пересек двор, разогнав бросившихся врассыпную кучкующихся возле мусорных баков котов, через черный ход ворвался в подъезд, взлетел на площадку первого этажа, остановился возле почтовых ящиков и прислушался. Гулкие удары сердца отдавались в ушах, мешая уловить другие звуки. Кажется, тихо… Вряд ли они успели так быстро сделать ноги. Вполне могли и затаиться, справедливо рассудив, что уж коли за ними следят и даже фотографируют, то внизу может ждать засада. Что ж, подождем. Вечно так продолжаться не может – или эмир помрет, или ишак сдохнет… Если в течение трех-пяти минут сатанюги не предпримут попытки ретироваться, значит, бегство не входит в их планы. Тогда можно бежать к телефону-автомату, коротко, не вдаваясь в детали, доложить капитану Томанцеву обстановку и ждать прибытия ОМОНа…
Где-то на верхних этажах тишину подъезда нарушил отчетливый щелчок замка, а затем послышался чуть слышный скрип осторожно открываемой двери. Ага! Вот и дождался, не успел даже пот со лба утереть… Что ж, придется встретить беглецов в одиночку.
Вспомнив, что во время нашей предыдущей встречи с Люцифером у того при себе был «бульдог», я ощутил, как не только лицо, но и спина покрываются холодным потом. Отступать в любом случае поздно, а сидеть в темном углу, притаившись как мышь, и дать этим нелюдям спокойно скрыться – ну уж нет! Будь что будет… После рукопашной схватки с убийцей Маховским, когда лишь чудо и приобретенные в армии навыки рукопашного боя спасли мне жизнь, я стал регулярно заглядывать в тюремный спортзал. Похоже, не зря.