В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
Помещение было забито до отказа. Позднее он узнал, что только за первые дни белогвардейцы арестовали восемьсот человек.
Виктор с трудом отыскал свободное место на грязном полу и опустился рядом с сутулым стариком. Подобрав колени к подбородку, уткнулся в них лицом. «Так глупо провалиться!» Он качнулся, словно от боли. Сосед тронул его за локоть, сочувственно спросил:
— За что они тебя, соколик?
— Физиономия, говорят, не нравится. На большевика похожу.
— Это ты-то? —
Виктор промолчал.
— Слышь, сынок, — опять тронул его плечо сосед. — Кошки скребут на душе: что, ежели не выпустят нас? А у меня в голбце двадцать пять целковых золотом. Пропадут, поди? Сказать али не сказать снохе? Развеет их молодица в одночасье… Опять же внучок у меня…
Стариковская болтовня мешала сосредоточиться.
За что арестовали? Что они о нем знают? На собрания и митинги ходили все. Такое время. Но известно ли им, что он один из тех, кто формировал молодежный красногвардейский отряд, который вместе с железнодорожниками и красногвардейцами во главе с Виталием Ковшовым отражал нападение чехословаков на город? Виктор опять непроизвольно вздохнул.
Кто-то стукнул щеколдой калитки, мимо кухонного окна мелькнула тень.
«Кто бы это мог быть?» — с тревогой подумала Екатерина Аникеевна, мать Виктора. Она, не зажигая свет, хлопотала на кухне. Развела опару в большой латке, бросила туда щепоть крупной соли. Завтра надо отнести передачу Витеньке. Авось, примут.
— Можно? — раздался из сеней негромкий девичий голос.
— Входи, касатка, — пригласила Екатерина Аникеевна. Настороженно взглянула на вошедшую, смутно что-то припоминая.
— А я к вам насчет Виктора. Что с ним? — торопливо и растерянно, прямо от порога спросила девушка.
— Да ты проходи, садись, в ногах-то правды нет, — словно не замечая волнения девушки, пригласила Екатерина Аникеевна. — Чья будешь-то?
— Шипунова, Поля.
В глазах девушки смятение. Она напряженно ждала, что скажет Екатерина Аникеевна.
— Взяли его, Поленька…
— Я знаю, — едва слышно произнесла Поля. — А может, выпустят?
— Хлопочем, да толку что-то не видать. Лютуют, ох, лютуют они, доченька!.. — вырвалось у Екатерины Аникеевны.
— Если увидите Витю, передайте ему привет. Скажите, что мы все ждем его.
«Все… — грустно улыбнулась мать. — Ты-то, верно, больше всех ждешь. Вишь, прибежала какая, на самой лица нет…» А вслух сказала:
— Обязательно передам. Тебе не след ходить туда, еще, гляди, и заграбастать могут. Где живешь-то?
— На станции.
— Далеконько. Может, чайку попьешь?
— Нет, я побегу, — спохватилась Поля.
—
— Гепп, выходи! — раздался громкий голос.
От этого голоса зазвенело в ушах, кровь прихлынула к вискам, сердце забилось тревожно и часто. Солдат в зеленом мундире отвел Виктора к следователю, по кивку офицера вышел в коридор.
Виктор осмотрелся. За столом сидел молодой щеголеватый прапорщик. Он лениво перелистывал какие-то бумаги.
— Ну-с, молодой человек, рассказывайте, не стесняйтесь, — проговорил, наконец, следователь.
— Мне не о чем рассказывать.
Подследственный переминался с ноги на ногу и смотрел такими непонимающими глазами, что прапорщику хотелось вышвырнуть из кабинета мальчишку: путаются тут под ногами всякие молокососы! Но допрос есть допрос, и надо соблюдать формальности, черт бы их взял! Следователь начал подсказывать:
— На вечеринках был? Был. На митинги к большевикам бегал? Отвечай. Зачем остался в городе?
«Что же все-таки ему известно?» — пытался угадать Виктор. Вслух сказал:
— У меня отец здесь, мама…
— Мама? Скажите, пожалуйста! У него есть мама, а он прется к этим краснопузым… Свободы, значит, захотел? — прищурился прапорщик. — Говори, кто твои сообщники?
— У меня много знакомых по училищу.
— О, да ты, оказывается, ученый. — Прапорщик откровенно издевался, и Виктор опустил глаза, чтобы не видеть ухмылки следователя.
— Зачем шлялся по собраниям? — повторил следователь свой вопрос.
— Все молодые ходят на вечеринки.
— Нашкодят, а потом в кусты, — пробурчал прапорщик. — Плеток захотелось? Отвести! Нет, постой…
Прапорщика бесил взгляд больших ясных глаз, в которых кроме наивного удивления и полного непонимания всего происходящего было чувство превосходства. Или ему после бессонных ночей опять начинает мерещиться?
— Отвести! — устало повторил прапорщик и, когда за Виктором закрылась дверь, выругался: «Ни черта не разберешь, где большевики, а где молокососы играют в революцию!»
Екатерина Аникеевна без устали хлопотала о сыне. С красными, опухшими от слез глазами она каждый день ходила по воинским начальникам. «Ведь совсем еще ди-те!» — твердила мать, когда ей удавалось попасть к начальству. На приеме у следователя она с отчаянием умоляла:
— Подумайте, кого вы держите, ему нет и шестнадцати годков, что он плохого сделал?
— Об этом надо было раньше думать.
— О, господи! Да мой-то Витенька в жизни мухи не обидел, пальцем никого не тронул.