В семнадцать мальчишеских лет
Шрифт:
В столовой получали хлеб белочехи из охранной роты на станции. Солдаты приезжали разные, видимо, за хлебом посылали тех, кто был в наряде. Григорий попробовал разговориться с рыжеусым улыбчивым солдатом. Работницы стаскивали свежие булки в пароконную повозку. Солдат присел на деревянном крыльце. Пристроив между колен карабин, извлек папиросу, закурил. Вышедшему Григорию в лицо ударил аромат необычного табака. Белоусов для вида потянул носом, с завистью проговорил:
— Душистые…
Солдат
— Курни, Иван.
— О-о! — изумился Белоусов. — Да ты, оказывается, по-нашенскому петришь.
— Пет-ришш? — уставился на него солдат. — Как это?
— Разумеешь, стало быть, — объяснил Белоусов, — только меня не Иваном, а Григорием кличут.
— О, я понимай, мой плен долго был, — заулыбался солдат.
В белозубой его улыбке было столько приветливости, что Григорий не удержался, спросил:
— Тоскуешь, поди, по своим-то, а?
— От-чень!
Григорий вдруг осмелел, сердито спросил:
— А какого лешего ты здесь торчишь? Мотал бы себе на все четыре стороны!
— Моталь? Нет, не моталь, — забормотал солдат, — офицерин приказ есть, пет-ришш?
— Мы-то петри-ишш, а вот вы дождетесь, когда вам всем под зад коленкой поддадут, — рассердился Григорий, — вместе с вашим офицерин.
— Карашо, — неожиданно сказал солдат. — Домой быстро будем.
— Ну-ну, давай жми, может, успеешь, — посоветовал Белоусов.
— Успеешь, успеешь, — закивал в ответ солдат и поднялся: пора было ехать.
С замиранием сердца ждал Белоусов, чем закончится его разговор с солдатом. «Черт меня дернул, — ругал он себя, — надо было связываться с рыжим…» Сообщить Теплоухову о своем разговоре побоялся. Хоть и вежлив, учтив Иван Васильевич, но при случае так отбреет, что запомнишь на всю жизнь. Да, вроде промазал, а еще член подпольного горкома партии.
Тянулись в работе дни, никто не тревожил Белоусова. Вскоре поступила весточка — надо встретить приезжего, везет литературу. Григорий вызвал Горбачева:
— Вот что, брат, ты — деповский, тебе сподручнее торчать на станции. Встретишь товарища, только надень что погрязней, в мазуте чтоб.
Смеркалось. На перроне обычная суета, какая бывает в недальнем от фронта городе с крупным железнодорожным узлом. Холодный ветер раскачивал деревья, желтые и оранжевые листья с легким шуршанием скользили мимо Василия Горбачева. Он стоял неподалеку от станционных часов и ждал поезда.
Громко зазвенел колокол. Отпыхиваясь после дальней дороги, слабосильный паровозишко пустил пары, замер у вокзала. Из переполненных вагонов вывалились разморенные пассажиры, военные с чемоданами и вещмешками, штатские почище и поосанистее,
В демисезонном поношенном пальто, в поношенной же, но чистой фуражке военного покроя подошел к часам мужчина. Вынул белый платок, отер испарину на лбу. Обращаясь к Василию, вежливо осведомился:
— Не скажете, который час?
— Часы перед вами, — сдержанно сообщил Горбачев, вглядываясь в мужчину: тот ли, которого ждет?
— Высоко повесили! — оживленно проговорил мужчина и тише: — Иди вперед да побыстрее.
Взглянув на часы, Василий огляделся и свернул в переулок. Мужчина следовал за ним в отдалении. Горбачев вывел незнакомца к свежим стогам сена, сметанным позади огородов. Мужчина передал пачку газет и прокламаций, обернутых крепкой холщовой тряпицей.
— Читайте на здоровье, самые свежие, — сказал он, подавая Василию сверток, и в первый раз широко улыбнулся.
И этой улыбкой словно стер с лица озабоченность. Разгладились у рта морщинки, только в уголках глаз они собрались в густые пучки. Мужчина помедлил, пока Василий прибрал газеты, подал свернутый в трубочку чистый лист бумаги.
— Передашь Ивану.
— А это еще зачем? — удивился Василий. — Пустой-то лист. — И тут же прикусил язык: он нарушил первую заповедь подпольщиков — никогда ни о чем не расспрашивать, если тебе не считают нужным сообщить. Мужчина заметил его смущение, пожалел:
— Ничего, братишка, пройдет. Будь счастлив!
Дни осенние
Осенью училище не открыли, и вынужденная праздность стала тяготить Виктора. Он работал с матерью на огороде, помогал заготовлять на зиму дрова, но, как только убрали и ссыпали в подполье картошку, оказалось, что Виктор вроде бы не у дел. Осторожно завел с отцом разговор о работе. Тот искоса взглянул на сына, спросил:
— В какой цех думаешь?
— А в любой! — небрежно махнул рукой Виктор. — Сейчас выбирать не приходится.
— Вот именно, — буркнул отец и пообещал: — Узнаю — скажу.
Дня через два отец сообщил, что в электроцехе, где Виктор проходил практику, все места заняты.
— А в прокатку не пущу, надорвешься еще по малолетству. Да и плата грошовая. Сиди уж дома.
Категорический тон не оставлял сомнений, что отец настоит на своем. Но Виктор не думал так просто отступаться. Ему требовалась поддержка отца, чтобы осуществить задуманное.
— Может, частные подряды взять на электропроводку? Вон сколько господ понаехало в Златоуст, и все со светом жить хотят, — подчеркнуто иронически заметил Виктор.